В полночь в моей квартире раздавался телефонный звонок. Я поднимал трубку и слышал торопливый, до предела возбуждённый, даже немного заикающийся голос Володи Павлинова:
– Колюша, Колюша, Колюша… Ты слышишь, это говорит Красный боец Вовка Павлинов… Колюша, Колюша, мы здесь вдвоём с Красным монахом, Толей Чиковым, боремся за правду и справедливость во всём мире… Колюша, Колюша, Колюша, ты веришь в нас, в наши силы, в нашу победу?!
В это время Чиков отбирал у него трубку и отчеканивал с расстановкой:
– Кон-стан-тиныч, Кон-стан-тиныч! С тобой говорил мой лучший друг и верный союзник по борьбе, Красный боец Вовка Павлинов. А теперь говорит Красный монах Толя Чиков… Константиныч, ты веришь в нашу победу? Она уже близка! К утру покончим со всей неправдой и несправедливостью на земле! И торжествовать на ней будут только совесть и человечность! Кон-стан-тиныч, ты веришь в нас? Ты веришь? Это говорит Красный монах Толя Чиков!..
Голос Чикова пропадал, и в трубке возникал плачущий голос жены Володи Павлинова – Иры:
– Коля! Мне рано вставать на работу. А этот Красный боец с Красным монахом не дают мне уснуть. Они всё борются за справедливость… А ты скажи им, чтобы они угомонились и улеглись, а то я и минуты не отдохну… Может, они хоть тебя послушают. Пожалуйста, я тебя прошу, скажи им… А то они вот-вот начнут и посуду бить – всё борются и борются… Пожалуйста, скажи им, чтобы ложились…
Голос Иры пропадал, и снова возникал возбуждённый голос Володи:
– Колюша, Колюша, Колюша, это снова говорит Красный боец Вовка Павлинов. Колюша, не слушай эту глупую мещанку. Ей бы только выспаться да сохранить своё барахло и свою посуду. А то, что мы с Красным монахом Толей Чиковым почти уже добились торжества во всём мире, её совсем не касается… Мы уже вышли на верную дорогу к ней!.. Колюша, Колюша, Колюша, это говорит Красный боец Вовка Павлинов. А теперь я передаю трубку моему закадычному другу и сподвижнику Красному монаху Толе Чикову…
Судьба не баловала поэта Анатолия Чикова.
У него рано умерли родители, и он воспитывался в детском доме. Позже он написал о том, как ему не хватало родительского тепла, особенно когда он видел, как
… чужим ребятишкам чужие отцы
Отдавали вниманье и ласку.
Жил он в Загорске, долгое время занимал комнату метров семи в коммунальной многонаселённой квартире, неспокойной и шумной.
Всю обстановку его комнатки составляли топчан, табуретка да самодельный столик. А ещё у него была одна вилка, одна тарелка, одна ложка, одна чашка с блюдечком, один чайник и один нож.
Правда, в его комнате бывало много хороших старинных икон, которые дарили ему, когда он работал по реставрации росписей в загорских церквах. Впрочем, иконы у него долго не задерживались – он сам их быстро раздаривал.
Но чаще Анатолий Чиков работал сторожем или пожарником. Эти профессии давали ему больше возможностей заниматься стихами, которые лежали у него пачками на самодельном столике.
Вероятно, от неуютного быта, тягостно окружавшего его, и, может быть, в противовес ему, в его стихах можно найти сказочные мотивы, постоянное влечение к необычному.
У кого-то этот нелёгкий быт вызвал бы озлобление, недоверие к людям, неверие в них. А у него напротив – сочувствие к ним, расположение, сострадание. И ещё неудержимое стремление к справедливости, доброте, человечности. Вот писал же он:
Утром стыдно мне стало, что встану,
Выйду к людям с угрюмым лицом.
И тогда я прибегнул к обману –
Приосанился, стал молодцом.
Да, он стеснялся выходить к людям, к читателю с «угрюмым лицом» и выходил к ним с добрым и справедливым словом…
Дом, где жил Анатолий Чиков, находился поблизости от Троице-Сергиевой Лавры. И поэтому в шутку поэт называл себя Красным монахом. Впрочем, это звание можно было воспринимать и всерьёз, поскольку в его суровом и простом быте было что-то общее с бытом монахов-отшельников…
Детство Владимира Павлинова тоже было нелёгким. Попало оно на военные годы.
Рос он без отца. Мать работала машинисткой, часто печатала и ночами, чтобы не отказать сыну во всём, в чём он нуждался.
Занимали они тоже одну небольшую комнатку в многонаселённой квартире на старом Арбате.
Павлинов окончил Нефтяной институт имени И.М.Губкина. потом много ездил, работал буровым мастером в Каракумах, на Северном Урале, на Алтае.
Эту профессию он хорошо сочетал с работой над стихами:
Временами я зол и колок,
Но в душе беспокойства нет:
По профессии я – геолог,
По призванию я – поэт.
О, профессоры, мэтры, маги,
Улечу я на край земли –
И плевать мне на все бумаги,
Лишь бы руки не подвели.
У Павлинова тоже было обострённое чувство совестливости и справедливости. Вероятно, на этой почве, а также на почве отношения к людям они и подружились.
При встречах они могли часами говорить об этом, одержимые мыслями о человечности и порядочности.
Им не хватало дня для разговоров, потому что они встречались редко. И тогда они засиживались до самой поздней ночи.
А потом, боясь, что в ночное время с возвращающимся в Загорск на электричке Толей Чиковым может случиться что-то недоброе, Павлинов оставлял его у себя ночевать.
Тогда разговоры продолжались до утра, принимая самые немыслимые формы…
Конечно, в это можно верить и не верить. Над этим можно и посмеяться. Но это было. И это не так смешно. Они истосковались по совестливости мира, по человечности его…
Владимир Павлинов так и умер, оставаясь борцом за справедливость и совестливость.
А Анатолий Чиков, мучимый тяжёлыми недугами, остаётся его верным сподвижником в жизни и в поэзии.