В конце июля 1946 года на одно из занятий литературного объединения при издательстве «Молодая гвардия», проходивших в помещении Политехнического музея, заглянул Анатолий Кузьмич Тарасенков. В ту пору он был заместителем В.Вишневского, главного редактора журнала «Знамя».
Анатолий Кузьмич иногда выступал в журналах и газетах со статьями, чаще всего по поэзии, и сам пописывал стихи. Но, пожалуй, большую известность он приобрёл как собиратель русской советской поэзии. У него была уникальная библиотека, равной которой, как утверждали книголюбы, не было ни у кого. И советскую поэзию он знал очень подробно.
Анатолий Кузьмич предложил нам на следующем заседании прочитать лекцию о творчестве Ахматовой и Цветаевой. Обещал также познакомить нас с их стихами, которые ещё не были опубликованы или публиковались лишь за рубежом. Мы, конечно, с восторгом приняли это предложение.
Ахматову многие из нас знали лишь по двум-трём небольшим книжечкам, имевшимся в библиотеке Литературного института, а Цветаеву – и того меньше. Помню, в библиотеке была только одна её тоненькая до дыр зачитанная книжка «Вёрсты».
И вот за неделю примерно до рокового 14 августа 1946 года на занятии литературного объединения Тарасенков с блеском прочитал лекцию, посвященную их творчеству. Одна за другой следовали лестные оценки их стихов, самые интересные и неизвестные нам подробности биографий замечательных поэтесс. Звучали их лучшие, нередко неизвестные нам стихи.
А через несколько дней, 14 августа, вышло «знаменитое» постановление ЦК ВКП(б) о журналах «Звезда» и «Ленинград», в котором, как известно, были сказаны самые жёсткие слова о М.Зощенко и А.Ахматовой.
Пресса мгновенно подхватила многие положения постановления и попутно распространила их на многих других лучших писателей и поэтов. Подчёркиваю – на лучших, именно они больше всех и пострадали.
И, как это не печально, одним из запевал, бичующих Ахматову и Цветаеву, оказался… Анатолий Кузьмич Тарасенков…
Такая «мгновенная перестройка» была, конечно, замечена и высоко оценена в верхах – через некоторое, не очень длительное время А.Тарасенков был утверждён главным редактором издательства «Советский писатель»!..
В поэзии эта его «перестройка» и другие, подобные ей, получили отражение в стихах Сергея Смирнова:
Вода меняла множество оттенков.
Как будто здесь, у суши на краю,
Непостоянный критик Тарасенков
Листает биографию свою…
Такой «успех» критика, вероятно, вдохновил и окрылил и других. И вот на страницах журналов и газет одна за другой стали появляться статьи, в которых громилось творчество наиболее интересных и значительных поэтов и прозаиков. Особым рвением отличились тогда журнал «Знамя», газеты «Культура и жизнь», «Литературная газета». Это на их страницах распинались А.Платонов, Л.Мартынов, С.Марков, В.Шефнер. одни названия этих статей уже говорят об их зловещей сути: «Клеветнический рассказ Андрея Платонова» – В.Ермилов, «Бегство от современности» – В.Инбер о Л.Мартынове, «О живой и мёртвой воде» – Ф.Левин о В.Замятине, А.Недогонове, С.Маркове, В.Шефнере.
Начисто стирались, запутывались критерии в оценке художественных произведений: слабые, лакировочные получили завышенные баллы, сильные и правдивые – обвинялись в клевете, в искажении действительности. Так, очень слабый, ныне совсем забытый поэт В.Замятин в статье Ф.Левина объявляется самобытным талантом, «живой водой», а прекрасные стихи С.Маркова и В.Шефнера – «мёртвой».
Нет-нет и доставалось и другим наиболее интересным и честным писателям и поэтам – Э.Казакевичу, Н.Ушакову, Н.Тряпкину, С.Орлову…
Попало и М.Исаковскому за стихи «Враги сожгли родную хату…», и самому А.Суркову за его «Землянку».
Впрочем, он и сам немало потрудился на этой ниве, одёргивая молодых то в «Литературной газете, то в «Огоньке», где он был поочерёдно главным редактором.
Были, конечно, попытки охранить поэзию, поддержать её на достойном уровне. Добрые слова по этому поводу нужно сказать о Дмитрии Кедрине. Но и его самого, замечательного поэта и человека, не печатали, держали в чёрном теле, почти на побегушках: когда на литобъединение приходили В.Инбер и И.Сельвинский, Кедрин был при них лишь организатором, ассистентом, и не более. И само убийство его так и осталось неразгаданным, тёмным делом.
И всё-таки он пытался что-то сделать, чем-то помочь хотя бы молодым. Работая литературным консультантом в издательстве «Молодая гвардия», он составил сборник стихов молодых поэтов, который должен был выйти под общей редакцией Алексея Суркова.
Но последний не только не одобрил его, но и «раздраконил» в своих устных выступлениях и статьях. В первую очередь он обрушился на поэтов-фронтовиков, обвиняя их в том, что они оторваны от действительности, сгущают мрачные краски, что они безвольны и безыдейны. Процитировав стихи Владимира Прибыткова:
Мы здесь не можем долго жить:
Не жечь костры, ходить с опаской…
Здесь можно солнце разлюбить
За то, что освещает каски..
Нам легче встать и умереть,
Чем лечь и жить, не видя света.
И успеваешь постареть,
пока, шипя, летит ракета, –
он писал в «Литературной газете» 17 мая 1945 года, то есть сразу после окончания войны: «В этих стихах есть всё, кроме такого важного на войне качества личности – его воли, определяемой высокой идеей… Когда мы вспомним об этом, то станет очевидно, что при всей точности в стихах Прибыткова присутствует полуправда солдатской жизни. А каждая полуправда в искусстве уже есть неправда».
После подобных статей многие стихи фронтовиков смогли появиться в печати лишь через десять лет.
В 1945 году я написал стихотворение, которое было, по сути дела, ответом Суркову:
Солдаты мы.
И это наша слава,
Погибших и вернувшихся назад,
Мы сами рассказать должны по праву
О нашем поколении солдат.
О том, что было,— откровенно, честно…
А вот один литературный туз
Твердит, что совершенно неуместно
В стихах моих проскальзывает грусть.
Он это говорит и пальцем тычет,
И, хлопая, как друга, по плечу,
Меня он обвиняет в безразличье
К делам моей страны…
А я молчу.
Нотации и чтение морали
Я сам люблю.
Мели себе, мели…
А нам судьбу России доверяли,
И кажется, что мы не подвели.
Опубликовано оно было лишь в 1957 году, правда, сразу в антологии советской поэзии…
Конечно, о Суркове нельзя говорить однозначно. Мы-то помнили его стихи, написанные во время самого разгара сражения за Москву. Он успел не только написать, но даже издать небольшую книжку, составленную из этих стихов. И она вышла очень своевременно. С его песнями шли солдаты в бой; его песни работали на победу:
На марше равняются взводы,
Гудит под ногами земля,
За нами родные заводы
И красные звёзды Кремля.
Мы не дрогнем в бою
За Отчизну свою,
Нам родная Москва дорога.
Нерушимой стеной,
Обороной стальной
Разгромим, уничтожим врага!..
Его заслуги нельзя перечёркивать. Всё-таки в нём была солдатская закваска. И он пытался наладить контакт с молодыми поэтами фронтового поколения.
Будучи главным редактором «Огонька», Сурков в 1947 году во время Первого Всесоюзного совещания молодых писателей собрал в своей редакции молодых поэтов, участников совещания.
Время было нелёгкое – после постановления о журналах «Звезда» и «Ленинград». И он в какой-то мере старался объяснить нам свою позицию, поговорить по душам. Ведь ему и самому досталось за «Землянку», которой тоже, видать, не хватило «воли, определяемой идеей»:
До тебя мне дойти не легко,
А до смерти — четыре шага…
Он даже прочитал нам совсем неплохие, но мрачноватые стихи о крысе, залезшей в блиндаж, и сказал, что не публикует их, потому что они не мобилизуют читателя, а наоборот – расслабляют его. Этим ему в какой-то мере удалось вызвать у нас доверие. Тем более что он в совершенстве владел всеми приёмами ораторского искусства, включая демагогию…
Ещё раз он продемонстрировал это уже в середине пятидесятых годов перед нами, студентами Литературного института…
Сергей Митрофанович Петров, профессор, директор института назначил общее собрание на тему: моральный облик студента; дело в том, что ему стало известно, что в институтском общежитии, которое тогда находилось в Переделкине, в бывших писательских дачах, сложилась, как ему доложили, нездоровая обстановка.
На собрании всё было солидно обставлено – даже от Союза писателей был приглашён секретарь правления А.Сурков.
Профессор Петров открыл собрание, назвал несколько фактов, позорящих, как выразился он, институт, когда студенты приходили в общежитие в нетрезвом состоянии и даже приводили женщин. В конце своей краткой обличительной речи он призвал студентов к самокритике.
Тут же нашлись желающие покаяться. Возможно, об этом даже была договорённость. Один каялся, второй, третий.
Всё шло как по маслу. И вдруг…
Выступает один из студентов, как мне помнится, кавказец, и придаёт разговору нежелательный для президиума поворот:
– Да, мы иногда позволяем себе выпить. Да, к нам приходят женщины – мы тоже живые люди… Но главное – с кого мы можем брать пример? С наших известных писателей!.. Но разве мы не видим их здесь, в Переделкине пьяными? Разве они ведут здесь монашеский образ жизни?.. Я вчера иду на станцию и вижу, как совершенно пьяный писатель (он назвал его фамилию) тащит к себе пьяную женщину!..
Профессор Петров мгновенно отреагировал:
– Хватит, хватит!.. Я лишаю вас слова… Садитесь!..
Кавказец пытался что-то доказать, с южным темпераментом замахал руками.
Вот тут в разговор и вступил Алексей Александрович, который несколькими фразами сумел угомонить разбушевавшегося студента:
– Нет! Мы дадим ему слово, – произнёс он зловеще утробным голосом. – Мы дадим ему слово… Но прежде, чем дать ему слово, я сам хочу сказать несколько слов…– Он глубоко вздохнул, приготовился к решительной атаке: – Ежели человек утверждает, что все советские писатели – бабники и пропойцы, это не наш человек. И мы не дадим ему слова!..
Кавказец сел. Зал притих. Победа была одержана. Можно было ликовать. И профессор Петров, возглавлявший президиум, довольно потирал маленькие ручки, а Сурков победоносно осматривал зал…
Правда, не далее чем через месяц профессор был освобождён от занимаемой им высокой должности. А вскоре стала известна и причина его отставки. Оказалось, что он сам был большим шалуном. И даже умудрился в одной культурной компании (во всяком случае в ней принимал участие министр культуры!) купать в шампанском известных актрис!
Вероятно, из чувства самосохранения он так энергично и затыкал рот темпераментному кавказцу, ратующих за равенство известных писателей и студентов в вопросах употребления алкоголя и в женском вопросе. А вдруг дойдёт очередь и до него?!
И всё-таки мне больше запомнилась блестящая словесная фигура, выполненная Алексеем Александровичем!
Недаром один из студентов, перенявший в последствии его жесты, интонацию, манеру говорить и жестикулировать, воскликнул в восторге на весь зал:
– Гений!..
Истины ради нужно сказать, что и он со временем достиг в Союзе писателей немалых высот…