Была поздняя осень. Колонну военнопленных российской армии этапом гнали до ближайшей железнодорожной станции. Дорога была сильно разбита танками и гусеничными тягачами. Вот уже третьи сутки подряд шел почти непрерывный, нудный и холодный, осенний дождь. Идти было трудно: ноги постоянно по колено вязли в маслянистой жиже. Капитан Петров вместе с остатками других разбитых частей и соединений седьмой российской армии, попавших в плен на этом участке фронта, спотыкаясь, молча, понуро брел навстречу своей судьбе. Голова у него болела от сильного удара, правая рука не слушалась, и, при каждой попытке пошевелить ею, возникала пронизывающая резкая боль такой силы, что темнело в глазах. Шли они уже восьмой час кряду, куда и зачем их вели - никто не знал.
Вид колонны пленных был удручающим: избитые, многие, были еще и ранены, из последних сил шли навстречу невеселой военной своей судьбе, помогая друг другу не упасть, потому, что было смерти подобно. Проходя мимо занятых врагом сёл и небольших городов, каждый из них старался не смотреть в глаза людям чужой страны - страны, которую, следуя союзническому долгу, они защищали. Но, очевидно, защищали плохо и неумело, а потому и были разбиты, а многие из них пленены. Было нестерпимо стыдно за некогда великую державу, пославшую их на нечеловеческие страдания, на чужую войну, против сильного, опытного и хорошо вооруженного противника, при этом не обеспечив самым необходимым для успешного ведения боевых действий…
Капитан Петров Дмитрий Андреевич командовал сводной артиллерийской батареей, уже в окружении стихийно сформировавшейся из остатков других артиллерийских частей и соединений. Было ему тридцать два года. На эту войну пошел по своей воле, и потому ни о ком и ни о чем не жалел, у него не было ни кола, ни двора, ни жены, ни детей - ничего. И таких в этой насквозь промокшей колонне было много, если не большинство, кому в тот момент было все равно, что будет с ними дальше. Главное, что они живы, а этого уже более чем достаточно для того, чтобы выжить завтра.
Тот бой капитан помнил до мельчайших подробностей, как на них с трех сторон навалились вражеские танки при поддержке боевых вертолетов. Как батарея успела сделать не больше пяти-шести залпов, после чего позиции, где она находилась, покрылись густой сетью разрывов вертолетных НУРСов и танковых снарядов. Как перед этим на протяжении полутора месяцев над их головами непрерывно висела вражеская авиация, днем и ночью, почти беспрерывно наносившая ракетно-бомбовые удары по позициям их полка. В результате этих ударов полк потерял до половины личного состава и почти всю материальную часть. И когда в одну из ночей на них обрушилась вражеская мотопехота - они вступили в бой, используя лишь легкое стрелковое вооружение, имевшееся у них при себе. Затем было стремительное отступление, очень похожее со стороны на бегство, при этом они всё же сумели вывезти на тросах с поля боя два уцелевших 122- миллиметровых артиллерийских орудия и три десятка снарядов к ним. Потом потянулись горькие дороги отступления, когда боялись буквально каждого куста и, пролетавшего на бреющем полете, реактивного самолета. Местность там была сильно пересеченной и лесистой, что и спасало на первых порах, да и осенняя погода не баловала вражеских летунов, в такую промозглую дождливую погоду почти не летавших.
Вскоре вышел из строя, в результате поломки двигателя, один из тягачей, и пришлось прицепить цугом два орудия в ряд одно за другим к еще оставшемуся работоспособному тягачу. Питались поначалу грибами, да теми скудными припасами, что у них оставались. Затем стало совсем худо. Потому что нет злее врага, чем лютый и беспросветный голод. Люди буквально валились с ног, за несколько дней превратившись в ходячие скелеты от каждодневной тяжелой и изнурительной работы. Но при этом каждый знал, что от его действий зависит жизнь соседа, а от действий соседа - жизнь еще кого-то. И это всё вместе делало из разрозненной по началу группы людей единое и монолитное целое, где каждому была видна истинная сущность друг друга. Постоянно находясь в экстремальных условиях между жизнью и смертью, они начинали по-настоящему ценить помощь и дружеское участие ближнего. У каждого из них были свои думы о далеком доме, о, казалось, такой далекой и уже недостижимой мирной жизни. Думал об этом и Дмитрий, дабы отвлечься от мыслей о невеселой перспективе вступления в неизбежное столкновение с превосходящими силами противника, грозящего кому безвестной гибелью на поле боя, а кому мученической, изнуряющей плоть и дух, жизнью в плену…
Глядя в промытое осенними дождями ночное небо, как в беспредельной бездне его переливаются холодным мертвенным светом далекие недостижимые звезды, Дмитрий вспоминал свою бывшую жену Светлану, никогда не любившую его, вышедшую за него замуж только потому, что так было надо, по принципу «стерпится-слюбится». Поначалу просто терпевшую его неизбежное присутствие, затем все более и более открыто ставшую выражать свое недовольство по поводу вредных и дурных привычек своего мужа, коих у него было не так уж и много: он не пил, не курил, а только работал и работал, чтобы удовлетворить все больше растущие запросы своей жены. Она, хотя и не была писаной красавицей, но всё же пользовалась успехом у мужчин, на нее обращали внимание, часто оборачивались и смотрели вслед, когда она с Дмитрием шла по улице. При этом он, как ни странно, не испытывал чувства ревности, что ужасно злило Светлану, называвшую его бесчувственным чурбаном, неспособным воздать должное её красоте. Он не знал, что ответить на это, и всегда молча проглатывал горькую пилюлю. После рождения дочери отношения у них, вопреки ожиданиям, не улучшились. Дмитрий старался реже бывать дома, что бы не слышать постоянных придирок и упреков со стороны жены. Та в свою очередь, упрекала его в недостаточном внимании и неспособности прислушаться к запросам страждущей женщины, плоть которой с одной стороны, изнывала от недостаточной востребованности, а с другой - от пуританских ограничений, заложенных еще в детстве соответствующим воспитанием.
Так продолжалось несколько лет, пока в один из летних вечеров она ему не объявила, что уходит к другому, и они отправляются на его машине в путешествие к морю, а дочку она отведет к своей маме. И чтобы он за время её отсутствия подыскал себе новое жилье для будущего размена, ибо тянуть с ним она не намерена: ведь она еще молода и ей надо жить, а не прозябать в компании с неинтересным и не любимым человеком, испортившим и отравившим ей всю предыдущую жизнь…
После размена он переехал жить в крошечную, однокомнатную малосемейку с общим туалетом и кухней. Где была другая напасть – пьющие и беспокойные соседи, часто среди ночи ломившиеся в дверь и горланившие пьяные песни, а иногда случались самые натуральные побоища, когда после одного из них Дмитрий лишился всей кухонной посуды, стола и двух стульев.
С дочерью видеться ему не разрешали, потому как бывшая жена и теща считали, что ей нечему учиться у отца – неудачника, не сумевшего устроить ни своей жизни, ни их. И по мере того, как дочь подрастала, у нее сформировалось резко негативное отношение к отцу-неудачнику, не имевшему ни машины, ни квартиры, ни дачи, ни положения в обществе.
Так шло время: сначала на Ближнем Востоке, а затем и в Европе начались те известные события, ставшие предтечей грядущей большой войны, куда Россия вступила, как всегда, неподготовленной. Началась частичная мобилизация резервистов, в результате были сформированы две новые армии и после короткой подготовки брошены на европейский театр военных действий. В одной из таких армий и служил командиром артиллерийской батареи наш герой, после института еще в советское время служивший полтора года в артиллерии и демобилизовавшийся в этой должности.
Вступление России в войну поначалу стабилизировало катастрофически развивавшиеся до этого события на фронте, но затем противник вновь перехватил инициативу и стал наносить один за другим сокрушительные удары по российским частям и соединениям двух вышеупомянутых армий, пользуясь подавляющим преимуществом в воздухе. Что в конечном итоге и привело к той плачевной ситуации, поставившей Дмитрия с группой бойцов, на грань неминуемой гибели, вот уже который день они пробирались глухими лесными дорогами к своим, ежесекундно рискуя подорваться на в беспорядке расставленных отступавшими своих же минах…
Особенно досаждали нудные и холодные осенние дожди, заливавшие все ,вся и всех вокруг: ведь костер разводить было нельзя, и спать приходилось на голой сырой земле под открытым небом, буквально наедине со звездами. Горючее у оставшегося в живых тягача кончилось, и надо было срочно разжиться топливом у противника, тем более, что погодные условия позволяли это сделать без риска быть обстрелянными с воздуха. Ведь автомобильные дороги днем и ночью патрулировались боевыми вертолетами, открывавшими огонь по всему, что движется и не отвечает на запрос по радио: «Ты чей?» Блок - посты они выставить еще не успели. И вот в одну из ночей Дмитрий, с группой бойцов, выкатили одно из орудий на прямую наводку в придорожную канаву и стали ждать, при этом выставив дозоры по обе стороны дороги. Всю ночь было тихо, и лишь утром, когда посветлело, на востоке, послышался шум моторов. Судя по их надсадному, завывающему гулу - шли танки. Затем послышался лязг гусениц. Танков было всего два, они сопровождали небольшую колонну грузовиков с боеприпасами, среди которых был и топливозаправщик. В этом месте дорога делала крутую петлю, и противник попадал в огненный мешок, когда посланные гранатометчики должны были поджечь танк, двигавшийся в хвосте колонны, а артиллеристы во главе с Дмитрием - головной.
Сигналом к началу удара служила зеленая ракета, пущенная когда дистанция до головного танка сократилась до 400 метров раздался залп когда в результате прямого попадания была сбита башня с головного танка, в таком состоянии по инерции прошедшего еще пару десятков метров, затем после второго попадания загоревшегося и завалившегося на бок, перекрыв тем самым дорогу всем остальным. В хвосте же колонны продолжался бой, и была слышна интенсивная перестрелка. Потом послышался хлесткий, с оттягом, залп мощной танковой пушки, потом еще, и еще. Колонна встала, и вскоре показался второй танк, шедший на полной скорости навстречу своей неминуемой гибели: первым же снарядом был разбит правый ленивец, машину тут же развернуло и она начала вращаться на месте, при этом бешено строча из курсового пулемета во все стороны, пока вторым точным выстрелом в корму машина не была буквально прошита насквозь, и загорелась ярким оранжевым пламенем.
Времени было мало. Подогнали к пробитой пулями в нескольких местах цистерне топливозаправщика свой тягач и быстро заправили его топливом. Хорошо, что погода стояла пресквернейшая: лил сильный дождь и завывал ветер. Одна из машин в колонне оказалась совсем не поврежденной, её тоже дозаправили топливом. Груз из кузова с брезентовым верхом выбросили: им оказались противотанковые мины контактного действия. При этом на скорую руку заминировали обочину дороги с двух сторон. Погрузившись в трофейную машину и артиллерийский тягач и прихватив с собой троих раненых, они понеслись прямо по пустынной дороге. Было ясно, что атакованные успели передать сигнал о помощи, и потому надо было быстрее убираться подальше от этого места. Проехав километров семь, они увидели разрушенный мост и копошащихся вражеских солдат у понтонной переправы. Прорываться решили не раздумывая, с ходу. Машина Дмитрия шла замыкающей и после того, как передняя машина въехала переправу и быстро понеслась на противоположный берег, по ней ударила самоходка, стоявшая в капонире неподалеку: залп, еще залп! - прямое попадание! - и от грузовика остались одни ошметки, перегородившие путь. Быстро остановив машину, они попрыгали на землю, почти одновременно, их артиллерийский тягач буквально разорвало прямым попаданием снаряда. Все остальное Дмитрий помнил смутно, а потом и вовсе сознание задернулось черной искрящейся шторкой. Очнулся он от сильной боли в правой руке и голове, вокруг стояли вражеские солдаты и пинками приводили в чувство контуженных, некоторые из них мочились на лица потерявших сознание в результате болевого шока наших солдат. Зрелище было не для слабонервных.
Затем их, нескольких оставшихся в живых, отвели в сарай и заперли там. Сарай был большой и совершенно сухой, что само по себе было уже хорошо, но сильная боль в голове и правой руке не давала покоя. Ночью они слышали приглушенные раскаты далекого боя сквозь непрерывно тарабанящие по крыше сарая капли дождя. Нестерпимо хотелось пить. Утром им дали по заплесневелому сухарю и погнали куда-то на северо-восток, где соединили с другой группой военнопленных, потом еще и еще. К исходу первых суток пути их было уже более трех тысяч человек в одной колонне. А сколько было еще таких колонн? Ночевали под открытым небом, под проливным дождем, а наутро снова в путь, путь уже освещавшийся многим яркими, голубыми звездами бессмертия, душ людей, находившихся от голода и побоев на последнем издыхании. Такая же звезда зажглась и для Дмитрия, когда он упал навзничь, затылком прямо в придорожную грязь. Ему было уже все равно, что с ним будет: силы жизни стремительно покидали его. Враги не стали его добивать, а просто выбросили с дороги, как ненужный камень, на обочину. А поредевшая колонна военнопленных все шла и шла куда-то, навстречу своей военной судьбе.
Дмитрий не был ни выдающимся человеком, ни известным актером, ни предпринимателем или политиком. Он был и останется в нашей памяти солдатом: простым русским солдатом, кому судьбой была уготована мученическая смерть на чужой войне, на чужой земле, во имя того, чтобы эта война никогда не пришла на землю его Родины, где остались могилы его родителей, где жили бывшая жена и дочка, кого он сильно любил, и чьи фотографии так и остались навеки лежать в левом кармане его разорванной гимнастерки…
14 апреля 1999 года.