И день, и ночь, и солнца свет, и лунный
врачуют сотворение земли,
и травы в поле, словно гуслей струны,
играют песни лучшие свои.
Чернеет дол. Ограненные грядки
хранят ещё осеннее тепло,
горят костры, дымами тянет сладко,
вода в реке, как мутное стекло.
Земля молчит, истоптанная днями,
изрезанная вдоль и поперёк,
до сотворенья крика – проводами,
до стонов долгих – рельсами дорог.
За гребнем лет её топтали гунны,
хазары заминали в пустыри,
Батыя орды резали и гнули
до черни, выбивая ковыли.
Через поля, через леса на гумна
катился гром безудержных хлопот,
где стук цепов был музыкой разумной
и слёзной скукой – горький недород.
Гудят цепы. Подбой идёт с десницы.
Четыре вровень, пятый – густ, как бас.
Тот перестук, как песня колесницы,
с небес слетел и докатил до нас.
Земля, земля, сегодня твой хозяин
и варвар, и рачитель, и слуга.
Сегодня он, каких ещё не знали.
Он не похож на сущего врага.
В почтенном фраке, выхоленный, с лоском,
вершки снимает, рвёт нутро земли,
вживую режет тело на полоски.
Ну что ему леса, да ковыли.
Ну что ему ответствовать словами,
печалиться дыханием ветров,
волненьем нив, живыми голосами
явившихся под крышею птенцов.
Лучи тебя пока ещё врачуют,
но рвут твоё тепло со дна души.
Опустошение твоё планеты чуют,
готовы град с орбиты сокрушить.
И мнит Земля, мотаясь во Вселенной,
как ей переосмыслить ремесло,
чтобы остаться вживе? Чтоб разменной
звездой её с оси не унесло?
2010 г.