Зимняя гостья рубрики у нас необычная: она не столько гостья, сколько одна из радушных, гостеприимных хозяек и рубрики, и площадки. Вдохновительница многих замечательных идей, редактор и ведущая конкурсов, энтузиаст, новатор и энерджайзер. Одним словом, человек-фейерверк. Представляем вам, дорогие читатели, Марину Чиркову!
Татьяна Комиссарова (ТК):
Что женщина? Она поёт живот,
и кормит птиц сухариками света.
А утром речью бога приберёт
смахнёт рукою в руку
безответно.
Это стихотворение Натана Хлебника, в миру Александра Петрушкина, гостя сезона, только что прогремевшего на ЛФР. Я еще не «остыла» от этой выраженно маскулинной поэзии и вот берусь за нечто по определению иное, что и трогать-то боязно - женская поэзия. Подождите возмущаться и спешить мне доказать, что нет мужской и женской поэзии. Всё же человек в творчестве исходит из собственной личности, опыта, способа познания мира. А они у нас с братьями по разуму, согласитесь, разные.
«Разные, разные, - вступает невесть откуда взявшийся внутренний голос. - Поэтому у мущщин – сдержанность, логика, объективность, а у дам – чувствительность, непоследовательность, субъективность».
А я вам, сударь, вот что скажу: дамы дамам рознь. Есть которые салфеточки вышивают, а есть – государствами управляют. Да хоть бы и бывшие кухарки.
Таким образом я прихожу к опять же неочевидной мысли, что женской поэзии нет. Или есть? А ты как думаешь, читатель?
Петра Калугина (ПК): Говоря о поэзии Марины Чирковой так и хочется прибегнуть к тому способу взаимодействия с реальностью и со словом, который в этой поэзии наиболее явлен. То есть: прикрыть глаза и накамлать ассоциаций, довериться и поддаться стихии звука, позволить ей увлечь себя и нести, гнать перекати-полем, наматываясь до плотности образа (или мысли). Чирк, Чиркова, чириканье, щебетанье пташек в древесной кроне; порыв ветра – пташки вспорхнули, кроны всколыхнулись, качнулись в одном направлении, по ним словно бы прокатилась волна, продолженная за рамки образа кипой сорванных листьев… Извечный природный жест, всегда волнующий наблюдателя. Марина Чиркова умеет видеть жесты природы и делать их жестами поэтическими. Природа «дикая» живет в ее стихах как нечто стихийное, неисчисляемое – охапками, копнами, грудами, буреломными зарослями, смородиновыми кущами, травными гнездами-колтунами, в которых всё перепутано и взаимопронизано, «выдохнуто» одно в другое, но при этом – «слова не сломаны о слова». Природа «очеловеченная», городская, присутствует в стихах Марины более сдержанно, компактно, не выплёскиваясь смыслово и интонационно за некие заданные автором контуры. Вот, например:
КОНТУР http://www.stihi.ru/2016/01/04/5419
вымыто, стёрто. я — только контур.
пробегая, его заполняют
чужие собаки,
мальчишки,
мамашка с коляской и книжкой (какие блестящие спицы),
синие птицы — голубки на бульваре,
в наушниках парень.
а рядом, чуть за угол —
уголь,
шаткая алкашня,
смуглые грузчики
ждут, жгущее солнце степей,
недоумённое, сонное... эй, не пей!
сор и асфальт.
альт —
это уже река —
даль-
ше слышится. из ушкА
нитью упрямица тянется.
да, вода.
ну куда?..
едко, как в дверь соседка,
непрошенным лыком в строчку —
не-видите-заперто-на-цепочку,
придерживаю рукою — не беспокоить!..
нет, — синее и зелёное... незабелённое...
«ты же была русалка, жалко...
на, вспоминай —
месяц, май...
и не маши — дыши...
камыши...»
часы протискиваются боком.
хватит, пора.
эхом, охрой
зеркальце поворачивается внутрь,
прикрывается рисунком знакомым.
приветики, вот я и тут, —
дОма.
ТК: Яркий и гармоничный текст. Синее и зеленое. Наполнить себя миром – его деталями, красками, звуками, движением – до отказа. Даже навязчивая соседка – лыко в строку. И этот естественный поворот в конце от внешнего, становящегося внутренним, вглубь себя. Я – это мир, мир – это я.
Будь я автором (о, как хотела бы!), я бы остановилась на зеркальце, но, зная Марину, принимаю и последние две строчки. Здорово!
БЕССОННИЦА http://www.stihi.ru/2015/03/20/4014
Совы… бесовские и – невесомые,
вспомнятся: дрёмой плывёшь, но – коготь
где-то с изнанки… Скажи мне сонное,
то ли с английского, то ли – другого…
Вдохом поймай, отпусти на выдохе –
дёрнусь, но снова – ручные, ручьёвые
волосы, полосы светлые… вылетит
слово… моё ли, твоё или чьё оно?..
Слово-совёнок, гнездо его – жжение,
раж: на рожон через брайль многоточия
буковкой м(алой) – руки продолжением,
снежным крылом – продолжением почерка…
ТК: О вечный гендер! О ручьёвые волосы! Вот неоспоримое доказательство того, что, говоря по-простому, женский дискурс являет собой другой конструкт и другую парадигму, нежели мужской. Стихотворение прекрасно, как автопортрет Серебряковой.
ПК: Психоделика звука, кружение речи внутри самое себя, как бы свивающей кокон из полупрозрачных интонационных волокон (словно «сладкую вату» наматывают на палочку-ось), с частой россыпью осколочной, бликовой образности в этой «вате».
Марина Чиркова, безусловно, относится к тем поэтам, которые скорее ворожат, нежели конструируют. И ворожит она – на звук, по аналогии с тем, как можно ворожить на воду, на огонь, на другие «подручные материалы» в магии.
Ворожба на звук – так назову ее технику, не вполне научно, но зато очень даже поэтично, на мой взгляд!
НОЧЬЮ http://www.stihi.ru/2017/01/19/4328
1
дай мне, дай мне сказать... ты же тоже из слов,
не из взятых назад — из коленных углов,
тёплой ямки пупка, паль-чи-ков-на-вос-ток,
за границу загара, ты тоже — песок:
против шерсти взъерошен, просвечен до косточки
предпоследней — колючей, непарной — не просто так:
позвоночный язык, и не спрячешься за
щёку... ближе сказать — это больше сказать...
2
молчи,
но пьяной ночью — пьяной, волчьей,
приснись мне зло, —
чтобы стекло толчёное
хрустело на зубах,
кормило солью
(скрипело ломаное) —
резкой, крупной, красной...
нечаянно?
нет — в пот ошпариваясь,
небритою декабрьской щетиной
по голым розовым бутонам,
морским песком меж коцаных коленных чашек —
сжимало нас до полного,
до щастья,
до кожуры, веснушки до единой —
твоё молчание...
ПК: Чувственность – раскрошена, хрустит осколками стекла, оцарапывает «декабрьской щетиной», агрессивна – ранит «розовые бутоны», протискивается «меж коленных чашек», настаивает: соль, песок, щетина, толченое стекло! Эта жесткая, колючая взвесь стольких компонентов, одинаковых по своей функции «ранить», застигнута нами как бы в момент медленного вращения в небольшом хрустальном шаре стиха. Автор встряхивает шар – и взвесь приходит в движение.
На мой взгляд, образность здесь слишком лобовая, откровенно обращенная к рефлексам читателя (как скрип мела по доске или наждака по стеклу вызывает невольное содрогание). Возможно, так и задумано. Показать истинную природу «щастья». От настоящего «щастья» мороз по коже и рефлекторно сводит скулы.
ТК: Ну что сказать? Я так не умею. Дьявольски нежно и обнаженно. И прекрасно, да.
Хотелось бы задать уже ставший традиционным для нашей рубрики вопрос - Марина, а кто твои поэтические предшественники, "ближайшие родственники" в поэзии? Кого считаешь своими учителями?
В ЯНВАРЕ http://www.stihi.ru/2015/12/17/4902
Пойдём смотреть на реку в январе.
На спину серого колючего дракона,
чешуйчатого, спящего, большого,
обваренного холодом. Затоны
полузатёрты снежным наждаком.
Ни голеньких на берегах, ни катерков.
Совпавших губ обветренная кома
застрянет долгой трещиной в ребре.
Помпончики проворных снегирей.
Дракон подслушает озябшие слова,
но не откроет солнечного ока,
не шевельнёт хвостатую метель.
Как ты и я, он прячет летний день
на глубине, где обморочно-кроток...
Где крови скомканная шёлковая лента,
где лодка тонущих от вдоха до коленных
изломов... Хитрый. Мы глядим на острова
и греем руки друг у друга в рукавах.
ТК: Скольких же драконов мы встречали в стихах). Но этот – другой. Такой… натуральный. Естественный для средней полосы. Вообще естественный. Внешний ли?
А какие слова… Волшба.
ПК: Я уже говорила о переимчивости Марины и ее таланте продлять «жестикуляцию», подсмотренную у природы, в свои стихотворения. Но подсмотренное – не обязательно жест. Это может быть, например, мимика. Абрис. Легкий мимический абрис, набросок части лица, как в стихотворении «В январе». Зимняя река лежит белоснежным спящим драконом, который «…не откроет солнечного ока, // не шевельнёт хвостатую метель». Хороший образ, красивый и сказочный такой, но он не был бы столь зримым и убедительным, если бы не предшествующая строчка: «Совпавших губ обветренная кома». Два берега, как плотно сомкнутые губы некоего исполинского существа, вписанного в пейзаж (да собственно им, пейзажем, и являющегося). Этот пейзаж-коматозник убеждает меня, дает мне достигнуть того уровня погружения в созданный автором мир стиха, на котором я уже совсем по-другому воспринимаю «спящего дракона» реки, его сказочность и красивость отступают на второй план, а волнует уже что-то совсем другое. Тихий зимний день на реке, эффект присутствия, подлинность узнавания…
Это стихотворение отличается от других стихов подборки. Оно более традиционно, не раздроблено внутри, состоит из фраз «нормальной» протяженности и грамматики. Да, Марина умеет и так. Без своего фирменного сумбура.
СМОРОДИНОВЫЙ ЛЕС http://www.stihi.ru/2016/05/16/2424
а солнце — сквозь смородиновый лес
по тёмно-красным, розовым и белым
упругим бусинам прихваченным губами,
упрямым косточкам прикушенным легко...
(а там по краю: ива наизнанку
за пыльной тучей вскинута вдогонку
и от беззвучных судорожных молний —
которые одни и гонят ветер
вперёд товарняков и вертолётов —
уже знобит, метёт озон безумья...
и бьётся телефон — живой пескарик,
и оборвав натянутую леску
без плеска — в тишину, во тьму как в омут,
в расколотое зеркало как в сушь...
о нём, о немоте... в огне, во гневе...)
...утренним родинкам примятых летних ягод.
нет, мы другая половина неба,
где край листа двуручною пилою,
зелёным леденцом и двуязычным
блужданьем на просвет, на шёпот: слышишь,
садовник знает для чего привито,
а веткам незачем, им только дрогнуть
и прижиматься мокрым срезом к срезу,
и прирастать вживую, обнимая...
плести смородиновый лес... прилипших мошек,
мышей летучих с тонкими резцами,
грызущих нежный сахар полнолунья
и распускающих одежду у влюблённых
до нитки, до последнего, до «кто ты?»
ТК: Хех. Тут бы впору сказать: не моё, но нет, тащит за собой этот вольный стиш. Да заметила ли я вообще отсутствие рифм? Не сразу. Велико обаяние текста. Однако истины ради скажу, что из пяти предложенных стихотворений это для меня самое неочевидное. Чуть более вычурное, чуть более «вразброс». Хотя отдельными находками впору восхититься. Наверное, возвращаясь к моё-не моё, надо признать, что мне не вполне удалось встать на позицию автора и взглянуть на текст его глазами.
ПК: Одно из моих любимых у Марины. В нем, мне кажется, найдена идеальная пропорция между «камланием на звук» и ясностью, прозрачностью поэтического высказывания. Именно поэтому, мне кажется, оно производит ощущение чего-то такого большого, тёплого, эмоционально насыщенного и невероятно притягательного.
Мне кажется, эта мерцающая пропорция в стихах Марины Чирковой – это, фигурально выражаясь, как бы хребет дракона ее поэзии (коль уж мы недавно говорили о драконе, то почему бы не использовать эту метафору, навеянную предыдущим текстом). Хребет неровен, прерывист, состоит из острых пиков и впадин между ними, но он есть, и на нем, по моему мнению, всё держится. И голова, и крылья.
Мой вопрос к Марине будет такой: плотная работа с текстами чужими – это скорее мешает или помогает писать свои? Забирает – или отдаёт?
И еще: очень хороший, «гениальный», как говорится, чужой текст – это в твоем случае скорее радость или ревность? Безусловное, как любовь матери к ребенку, восхищение фактом, или искринка соревновательного азарта, повод творчески мобилизоваться?