Здравствуй, милая. Караван мой почти ушел.
Я спешу за ним, словно это – последний поезд
И идет он в Вечность, оставляя незримый шов
На губах Пустыни. Здесь у жизни иная скорость.
Вроде сделал шаг, а прожил уже сто веков
И стоять бы мог, как в потемках иная глыба
И манить к себе… А душа во мне стала рыбой
И устало глядит на мир из моих зрачков…
И сдается мне – я не помню ни наших нег,
Ни единой муки. Все замерло, словно в тине.
Мой верблюд так бел, как бывает лишь первый снег,
Что порой и вовсе ложится лишь на картине.
Только розу здесь невозможно сорвать с куста.
Но зато любовь позволяет прожить без хлеба.
Если б я рисовал – я одел бы тебя в янтарь,
А затем раздел и любил бы под звездным небом.
Так и вижу, как ты улыбаешься краешком рта.
Да, нас всех учили: где стыдно – укрой от зрения.
Но в Пустыне я обнаружил, что нагота –
Это чаще внутри и отнюдь не сродни прозрению.
Что такое Истина: Действие? Жизнь? Исток?
Золотой песок? Подарок? Чужое бремя?
Я когда-то думал – Поэт – это как мосток
Между мной и Теми, кто может измерить время.
Оказалось, впрочем, что хуже страстей и бед
Только речь. И в Пустыне я понял снова:
В этих песках, как в женщине… Как в тебе…
Есть красота, которую портит слово.
20.06.2016