БарОчная любовь

Галактионов Петр
Barocco - стиль искусства, имеющий в названии итальянское слово, одно из значений которого переводится, как "жемчужина с пороком".

Как же неохота Георгию возвращаться на родину!
В Россию с лугами бесконечными скучными, болотистыми уродливыми, словно на паперти юродивые.
Где зимой снег вяжет ноги ловчее коновала.
А лето - и вовсе лежебока: только проснулось
И вновь на печь спряталось от холода, уже устало.
Осень-злодейка убивает душу русским сплином,
Мучает вечером мыслями темными длинными.
Такая тоска внутри, что гнёт вопросом от скуки сутулую спину.
Весна... Распутница водой наполнит от радости дороги.
Хотя когда они были ровные? Вечно будто пьяные.
Для гостей - грязные, для своих - сквернословные, для скота только годные, убогие.
Дело, увы, неотложное: папенька, царство ему небесное, преставился.
Оставил наследство небольшое, но ценностью всё же немаленькое. Чтоб сыну с долгами покончить, может снова жизнь наладится.
Вспомнил Георгий отца, как немало родитель чудил:
Был человеком эпохи Барокко, излишества жизни весьма любил.
Не признавал мира богом устроенного только
За его скучное естество, а любил искусственное
Человеческим разумом перекроенное мастерство.
Искал свой идеал в родной России.
Похоже не нашёл и говорил: как всё глупо
Просто и приземлено, устроено некрасиво. Плуг, отчего-то, предпочтительнее нашей грубой душе, чем играть божественно на духовной лире. Быт отнимал много сил.

Искусство есть святое таинство! А когда бороды крестьянские на ветру везде развеваются,
Откуда душе высокой взяться? Переменам? И в чувствах истинных весну искал, отчаиваясь, временами мечты лелеял.
Потому носил парик и брился часто, духами атмосферу душную распылял светским елеем,
В альтернативу русской бороде напрасно  заменял.
Но верил, что гармония возможна в собственной душе.
Вольтерьянцем себя называя на разум возлагал большие надежды. В Бога верил мало, больше по старинке, как люди образованные все прежде.
Знал языки, любил витиеватость фраз.
Приятная беседа радует внимательное ухо и умный глаз подчас.
И сыну прививал хороший вкус и чувство редкое прекрасного начала.
Любил Георгий впечатления, яркие ощущения испытывать новые разные, но привлекала
По духу больше эпоха Рококо.
Жить в собственное удовольствие.
Свободно и легко, куда судьба по воле рока не носила, от бед держаться далеко.
Как птицы перелётные дом покидают каждой осенью и тёплое ищут гнездо...
Европы либеральной нравились порядки.
Италии - природа и покой,
Где пасторальной жизни вечные загадки
Тревожили умы наперебой.

А вот и местный житель ждёт
С запутанной, как русская душа, старинной бородой. Стоит беззубо улыбается довольно.
О чем с ним говорить? Двух слов ему связать,
Наверное, будет тяжело, зато уму живётся верно, вольно.
Задать вопрос, похоже, будет нелегко:
-Любезный, как на земле, э, всего хватает? 
Не впроголодь ведёте простое ваше бытиё?
Ответом озадачил собеседник, как будто ничего не понял.
Вниз указав, сказал ни в глаз, а в бровь одно лишь слово непонятное Георгию, как с неба гром в хорошую погоду: «Неудобь!»
И вспомнил Барин вдруг крестьянского мальчишку тезку - Егорка старше был его.
Как упросил пойти с ним на рыбалку.
Сбежал из дома, не выполнив уроки, забыв про обещание родителям своё.
И в первый раз почувствовал себя свободным.
Счастливым даже быть легко не из-под палки. 
Хоть утро раннее одно непраздное душой постиг.
И к жизни ближе стать пусть на короткий миг.
Но берег скользкий, ветер, осень.
И с непривычки в воду вниз упал.
Промок до нитки, если не Егорка,
Наверно, душу водяному бы отдал.
Егорка снял с себя рубаху.
Сам замерзая довёл до дома зубами, выбивая, дробь.
Сказав один лишь раз про слякоть под ногами внятно - неудобь!
Кнутом согрели спасителя для пущего порядка,
Чтоб знал хозяйскую заботу и любовь,
И не ходил без разрешения, куда попало за порог.
Тем более что утопить наследника, как оказалось,
Вполне по дурости, природой данной, мог.

Очнулся Георгий от виденья.
Дождь мелкий вдруг заморосил.
И показалось на мгновенье,
Что перед ним сейчас,
Тот самый, только повзрослевший
Егорка-благодетель был.
Рукой дрожащей от волненья,
Снимая итальянский плащ,
Хотел, чтобы согрелся собеседник.
И тоже, как и он его узнал
-Егор? - вопрос задал.

-Прости, кормилец наш,
Ты верно обознался...

- Как жаль - в ответ растерянно сказал,
Обратно забирая плащ.
Ведь я в любви библейской
Чуть было к ближнему сейчас
Как брату не признался...
А тут такой курьёзный,
Досадный истинно пассаж.

-Бывает в жизни совпаденья!-
Подумал про себя.
И потеряв вконец терпенье,
Зачем то рассердился зря
На русскую до странностей,
Богатую на чудеса невспаханную землю.
С дождём чуть не заплакал,
Воспоминания нелепые кляня.