Нужда

 

                Нужда
Осень 1944 года
Октябрь – обездоленный месяц. Природа, словно одинокая, разбитая горем душа, неподготовленная к зиме и её холодам, обреченно ждёт незавидной участи. От богатой летней одежды – одни отрепья, которыми злобно и безжалостно играет ветер. Время замедляется, зависает, как дождевая туча, что обещает сильный дождь, а в итоге одаривает длительной моросью…
– Нюра, ты дома?.. Господи, что ж за погода-то нынче – наказанье Божие, да и только.
Маленькая, аккуратная при всей бедности своего одеяния старушка, сняв в тесных сенцах калоши с самовалок и стряхнув с плюшевого чёрного жакета, отливающего синевой времени, капли дождя, вошла на кухню мальцевской четвертушки. Большую часть кухни занимала русская печка, что встречала входящего своими тёмными глазками-печурками. Вдоль левой стены кухни расположился небольшой самодельный стол, над ним – полка с домашней утварью, рядом, на гвоздиках, – скалка и разделочная доска.  От печи шло тепло, и руки старушки невольно потянулись к её покрытому белой известью телу.
– Дома, дома. Проходите, мама. Здесь мы, – донеслось из открытой двери узкой и длинной комнаты с двумя близко находящимися друг от друга окнами, что смотрели на унылую холодную осень.
Комната, в которой жила большая семья Бахваловых, была не больше трех метров ширины и шести метров длины. Вдоль стен стояли сбитые деревянные полати, покрытые половиками и ватными лоскутными одеялами. Над полатями на самодельных плечиках аккуратно висели вещи. В основном это были платья. Господь подарил семье восемь девочек и только одного мальчишку – Юрку, родившегося в апреле 1941 года. Ближе к окнам стоял большой круглый стол. Между окнами громоздилось зеркало, которое отражало узкую комнату и тем самым делало её ещё длиннее. За швейной машинкой «Зингер», что расположилась в проёме между последним лежаком и окном, работала худенькая, бледная женщина с красиво уложенной вокруг головы русой толстой косой. Рядом в перевёрнутом табурете сидело маленькое голубоглазое существо с белыми мелкими кудряшками. Возле табурета стоял трёхлетний мальчик в длинной девичьей кофте и подшитых, обрезанных по щиколотку взрослого человека валенках.
– Здравствуй, Нюра! Латаешь или скуку гоняешь? – спросила свекровь женщину.
– Да вот, Галинке юбку стегаю из московских подарков. В балет записалась. Зинуля с Ниночкой её своему хореографу показали. Сказали: талантливая девочка. Смотрите, какие добротные вещи сестра Тоня из столицы прислала. – Сноха кивнула на кучу разноцветных вещей лежавших на кровати и добавила: – Спасибо ей.  Девчонки хоть знают, что такое шёлк.
Нюра опустила голову, чтобы скрыть от свекрови  внезапные слёзы.
Да что уж теперь! Как говорят, человек сам кузнец своего счастья. Вот их – четыре сестры: Анастасия, Наталья, Антонина и она – младшая Анна.
Две старшие живут в Ленинграде, мужья занимают высокие должности при власти. Квартиры, дачи. Деток, правда, Господь не дал. Зато Нюриных девчонок до войны сестры на лето к себе брали. Вон Нинуля до сих пор вспоминает, как на даче у Насти они с самим Калининым раков в реке ловили!
У Антонины в Москве муж Михаил одно время даже комендантом Кремля был. Сынок растёт, как сыр в масле катается. Нюра вздрогнула. Что это она завидовать надумала?  Сама свою судьбу выбрала.  Сестры-то такой скандал ей закатывали! Как же, самая красивая сестра! Лицом и фигурой вся в мать – польку Агнешку, что привёз отец, по окончании Первой мировой. От женихов отбоя не было, а вышла замуж за Ваську-нищету…
– Охо-хо… Да-а-а-а… – прервала горькие мысли Нюры свекровь. – Война войной, а жизнь берёт своё. Хотя чудно, Нюр, в нашем-то захудалом городишке – и балетная студия… От Васи-то ничего?..
– Нет! – отвернувшись от взгляда свекрови, быстро ответила Нюра и тут же прикрикнула на спокойно стоящего подле неё сына: – Юрка, ну что ты всё вертишься под ногами?!
Мальчик удивлённо посмотрел на мать и, отступив на шаг, схватился на ножку перевёрнутого табурета, в котором сидела маленькая сестричка.
– Хеба-а-а… – донеслось жалобное, протяжное и еле слышное: – Хеба-а-а…
– Господи! Вот нужда-то еще, – покачав головой, сказала старушка. – Прибрал бы что ли Господь тебя, отмучилась бы сама и мать отмучила…
– Что вы такое говорите, мама! – не выдержала сноха. – Вася обиделся бы на вас. Надёночка наша вырастет и ещё какой умненькой и красивой станет!
– Ну да, ну да… – спохватилась свекровь. – Ты прости меня, дуру, дочка. Прости. Тяжело тебе с такой оравой, я же знаю. А помочь нечем. Вот и болтаю невесть что.
В сенцах громко хлопнула дверь.
– Хозяева! – раздался низкий мужской голос.
– Деда! – радостно вскрикнул Юрка и, скинув тяжёлую обувку, подхватив руками длинную одёвку, рванул навстречу деду Андрею.
Дед Андрей работал на местной хлебопекарне. Развозил на телеге, запряжённой лошадью Пулей, хлеб по торговым точкам.
– Ага, а вот и наш Юрий Васильевич собственной персоной! – Высокий, жилистый мужчина лет семидесяти поднял высоко над головой весело болтающего босыми ногами Юрку. – Ну, давай, малец, веди к мамке. Нахлобучив на мальчика свою видавшую виды шапку-ушанку, шутя хлопнув Юрку по мягкому месту, мужчина вошёл вслед за ним в сумрачную комнату.
– Ну, здоровы будете, девоньки!.. Дуня, и ты здесь? – как бы удивляясь, обратился дед Андрей к жене.
– Да, вот зашла узнать, нет ли чего от Васеньки, – как бы оправдываясь перед мужем, тихо, почти шепотом ответила бабушка Дуня.
Не обращая внимания на ответ жены, дед Андрей сел на ближайшие к столу полати и обратился к снохе.
– А где девчонки-то, Нюр?
– Галинка в садике, Томочка и Женя в школе. Софья с Зинулей пошли карточки отоваривать. А Нинуля с Капочкой вчера ещё с филипповскими девчонками и их дедом в Вёшки поехали. Картошку по копаному собирать, должны завтра к обеду приехать.
– Тьфу ты, – недовольно, сухо сплюнув, рыкнул дед. – Так конная милиция ж там. О чём ты только думаешь, Нюра?
Сноха, стояла перед свёкром как школьница и теребила в руках передник:
– Так, кавардашек сготовлю детям, батя. Кисель крахмальный наварю…
– Наваришь, коль вернутся, – недовольно оборвал Нюру дед. – Ты вот что, карточки на хлеб мне отдай.
Я теперь хлеб вожу и в магазин, к которому вы прикреплены. Девчонки, хоть и взрослые стали, а всё ж против какого-нибудь дурака не попрут… Вон сплошь и рядом жалобы от людей.
Услышав знакомое слово «хлеб», из табуретки, как из табакерки, показалась светлая голова в кудряшках и раздалось тоскливо-протяжное «Хеба, хеба…».
Дед Андрей протянул большую натруженную руку к маленькой внучке и погладил по голове:
– Что, Надёночка, хлебушка хочешь?
Девочка, часто захлопав ресничками, вытянув из цветного тряпья тонкую шею, словно лебедь при последнем издыхании, издала:
– Хеба, хеба…
Резко встав, мужчина вышел из комнаты и почти сразу же вернулся в комнату, неся в завернутой тряпице дневную норму хлеба. Жена Дуня испуганно глянула на мужа и подалась вперед, будто хотела остановить этого высокого, прямого и уверенного в себе человека.
– Цыц! – глянув сверху вниз, осадил еще ничего не сказавшую жену Андрей.
Воцарилась тишина. Бабушка Дуня неподвижно застыла посреди комнаты.
Нюра стояла, прижав пальцы правой руки к губам, и смотрела на свёкра с нескрываемой благодарностью. Юрка уцепился за полу дедовской косоворотки и следил за его руками, как дети наблюдают за движениями факира. Маленькая Надюша, сжав дрожащие губки, вцепилась худенькими ручками в перегородку между ножками табурета и замерла в ожидании чуда.
Развернув на столе чистую ситцевую тряпицу и погладив, как святыню, кусок чёрного хлеба, дед отмерил от его края ширину равную плоскости мизинца, затем решительно отрезал ломтик и разделил его на две равные части.
– На, Юрка! Тебе, как продолжателю рода Бахваловых, первый кусок! – протянув мальчишке хлеб,
сказал дед Андрей. Затем, наклонившись к девчушке, продолжил: – А этот тебе, дочка, как нашей самой большой надежде. Ты обязательно доживёшь до светлых дней. Дети тогда будут не лазать по мерзлому полю в поисках картошки, а сидеть за партами и получать знания.  Вот!..
Дед выпрямился и строго глянул на свою жену Дуняшу, как бы говоря: «Я так решил. Моё слово – закон!» Затем, убрав в карман штанов сложенный нож, аккуратно завернув в тряпичку хлеб со всеми отвалившимися от него крошками и сунув его за пазуху, обратился к снохе:
– Нюр, пойдём-ка, поговорим.
Юрка, отпустив рубаху деда, уселся на полати возле окна и стал обкусывать вокруг свой кусок, медленно продвигаясь к его центру. Маленькая, несмышлёная Надёночка, получив желанное, быстро покончила со своим кусочком и наблюдала с дрожащими губами за движениями брата. Пришедшая в себя бабушка Дуня, которую в семье её сына ласково называли «бабенька», смахнув слезу, подошла к девочке и остановилась. Девчушка, втянув шею, испуганно посмотрела на неё и то ли по привычке, то  ли тут же позабыв о своём недавнем счастье, вновь затянула:
– Хеба, хеба-а-а…
– Нужда ты и есть нужда! – промолвила женщина со вздохом и нескрываемой горечью в голосе. Потом подошла к окну, отодвинула коротенькие расшитые занавески и прижалась лбом к холодному стеклу. О чём она думала? Кто же знает!  Может, ругала своего сына за то, что тот был неосмотрителен и, когда приезжал в отпуск по ранению вот такой же холодной осенью 1942 года, обрюхатил ещё раз свою красавицу Нюру. А может, отчаянно, по-матерински молилась за него, чтобы вернулся и сам поднимал свою многодетную семью на ноги, или… Да кто ж знает, что думала в тот осенний день мать, бабушка, жена и просто обыкновенная русская женщина Евдокия Бахвалова.

Выйдя в сенцы, дед Андрей плотно прикрыл за собой дверь и почти шёпотом спросил сноху:
– Нюра, про похоронку на Василия кто ещё знает?
Нюра, испуганно ахнула: – Как? А вы-то откуда?..
– В военкомат заходил, – оборвал сноху Андрей. – У меня чтобы ни-ни! Ни девкам, ни матери, ни соседям! Пропал без вести и точка! Будем ждать, дочка! Будем ждать...
 
 Июль 2010 года
– Алло, Томочка, это я – Надежда! У меня хорошие новости. Я через Интернет отыскала место захоронения отца! Он не пропал без вести. Он погиб возле села Ясенки. Слышишь, сестрёнка?  Я с сыном и Галкой Капочкиной едем в августе туда. Возьму с его могилки земли  и привезу в Гусь, на мамину.  Как здоровье? Как там у вас погода? У нас в Новосибирске жара стоит. А яблок в этом году, яблок!..
Главный технолог цеха одного из крупнейших заводов города Новосибирска Надежда Дудоркина, в девичестве Бахвалова, последние дни словно летала над землёй.
– Нашёлся отец! Вот бы мама порадовалась. Ведь столько лет считался без вести пропавшим. Всё-таки Интернет  – полезная штука! И ребята, что ведут поисковые работы, молодцы! Каждого бы расцеловала! Скорее бы племянница Галинка оформила отпуск. Едем! Едем на могилу отца! Неужели такое может быть?  Всем бы сестрам собраться!
Да куда уж там, от большой семьи Бахваловых осталось нас трое: я, сестра Галина и сестра Тамара, здоровье и возраст которых не позволит ехать на большое расстояние. Так что тебе, Надежда Васильевна, и флаг в руки, – сама с собой рассуждала Надежда.
Вот что она нашла в  Интернете о селе Ясенки, где похоронен их отец: «Село Ясенки находится в Горшеченском районе, расположенном в восточной части Курской области. С июня 1942 года по 3 февраля 1943 года село было занято фашистскими захватчиками. Фашисты угоняли в Германию молодёжь, расстреливали мирных жителей, отбирали продукты и вещи. Многие из села ушли в партизанские отряды. Местное население помогало партизанам, участвовало в уничтожении фашистских солдат. Партизаны скрывались в лесу, а в село приходили за продуктами. Освобождалось село силами Воронежского фронта, 16-й отдельной истребительно-противотанковой артиллерий-ской бригады. Интересным является то, что командиром артполка был Александр Васильевич Чапаев, сын легендарного героя Гражданской войны Василия Ивановича Чапаева. Село несколько раз переходило из рук в руки.
Воины, погибшие за освобождение села, были похоронены в Братской могиле во дворе поселковой школы. Более 600 человек. На гранитной плите высечено 126 фамилий погибших воинов…»
И главное, на запрос Надежды из школы села Ясенки пришёл ответ. Среди известных и высеченных на плите памятника есть фамилия её отца – рядового Василия Андреевича Бахвалова…

Август 2010 года
Гостей школьный двор принял тишиной. Дети ещё на каникулах, а посему школа закрыта и двор пуст. Серебристый солдат, что возвышается на каменном постаменте из красного кирпича и держит в руках автомат, печально смотрит сверху вниз на приближающихся к нему двух женщин и двух молодых людей. 
Рядом с этим постаментом стоит небольшая каменная стена, окрашенная яркой, немного ядовитой голубой краской. На ней белеют две мраморные плиты с высеченными именами бойцов. В левом нижнем углу стены нарисована красная звезда с жёлтым пламенем, напоминающая больше пионерский значок.
По периметру мемориала, видимо школьниками, посажены невысокие бархатцы. Низкая оградка окаймляет место захоронения. Берёзы, стоящие полукругом за мемориалом, создают плотный зонт из листвы. Ни ветерка, ни птичьей трели. Тишина понимающая, помнящая…
Надежда с сыном Василием и дочь сестры Капитолины – Галина – со своим младшим сыном Павлом приблизились к памятной доске с выбитыми именами павших. Список героев шёл по алфавиту… Вот он – рядовой Бахвалов В. А. 1901- 29.01.1943. 
… Рука дочери, ни разу не погладившая лица своего отца, гладит серые, почти слившиеся вместе с доской буквы. 
– Здравствуй, папа... Это я – твоя последняя… Надежда…
Василий и Павел отходят в сторону, оставив женщин, чтобы те могли спокойно постоять и пустить непрошеную, запоздалую слезу по погибшему отцу и деду.
– Здорово, сынки! – окликнул молодых мужчин, вертя в руке потухшую цигарку, невысокий седой старик в клетчатой байковой рубахе, широких светлых хлопчатобумажных штанах и надетых на босу ногу шлепанцах. – Огоньку не найдётся?
– Не курим, дедушка, – за двоих ответил Павел.
– Ну и правильно, сынки. Правильно. Откуда сами-то? Интерес какой или нужда обязательная привела сюда, ребятки? 
– Нужда, дедушка. Нужда, – ответил Василий.
И, посмотрев на стоящую у постамента мать, добавил:       – Нужда с красивым именем Надежда.