Времена
1.
Из времени стыда
Во время равнодушия
Уходим навсегда
Сквозь эти ночи душные.
И сгинуть бы совсем,
Когда б ни встречи искрами,
Как леденцы сосём,
Надеемся, что искренни
И взгляды, и слова,
Объятья наши слабые...
И живы-то едва,
А всё бежим за славою.
Но сколько ни беги,
Дорога нехорошая -
Из времени беды
Во время наше прошлое.
2. Рost scriptum
Мне говорят: "Беги, поэт, беги,
Наматывай пространства и круги,
Всё впереди, покуда злы и живы,
Легко, беспечно рви судьбу и жилы!»
Куда бежать? Ну, разве сам к себе,
Туда, где молодой, и где в моей судьбе
Равно важны и страсти, и глаголы,
Где смыслы голы, мысли как уколы,
Где жизнь безбрежна, пусть и не легка,
И где дорога под ноги легла...
Да что вам говорить! Там было счастье,
И сердце не разорвано на части.
Оно стучит: удар, удар, пробел...
Но нет мне дела до его причуды
До той поры, когда сорвусь отсюда
В последний ослепительный побег!
* * *
Мой внутренний Ленинград истаял и обветшал,
Он давно не прикрепляется к пространствам и вещам,
Но там, на Петроградке, словно крепкий зуб, мой дом,
И братья мои ещё не сгинули за кордон.
Крылатые львы, озябли вы на мосту,
Вскрикиваете простуженно: в Москву, мол, летим, в Москву,
Разбрызгивая позолоту, раскалываете пьедестал.
Пришёл бы я к вам, родные, но выдохся и устал.
Мой внутренний Ленинград, осыпающийся с холста,
Печальны твои кварталы, и невская гладь пуста,
Вываливаются из рамы, обугливаются края...
Но можно там встретить маму с коляской, в которой я.
Каникулы
Анекдот: еврей-разнорабочий!
Я месил раствор, таскал кирпич...
Воду наливал из толстых бочек,
И пытался эту жизнь постичь.
Каменщик Серёга, зэк со стажем,
В шрамах и наколках до ушей,
(Что ни скажет, словно с маху вмажет),
Всё грозил прогнать меня взашей.
Я старался, я почти сломался,
Я вгрызался в стынущий раствор.
Надо мной всё так же издевался
Каменщик Серёга, бывший вор.
Я давился от тоски и гнева,
Молча матерился и орал.
В спину мне смеялась королева -
Сонька из соседнего двора.
Но наутро, будто по этапу,
Шёл туда, где вздыбились леса,
И опять тащил кирпич по трапу -
Лестнице, ведущей в небеса!
Отгорело лето, снова в школу,
И Серёга в этот сладкий миг,
Хрястнув по спине рукой тяжёлой,
Усмехнулся: "Ну, живи, мужик!.."
Молитва
Ну сделай, Господи, для меня
Так, чтобы попросту были живы,
Среди вранья и среди огня,
Все - и любимые, и чужие.
И тот, кто пялится сквозь прицел,
И тот, кто молится о заблудших.
Прости, я лишнего захотел,
Когда земля забирает лучших,
Когда от ярости ножевой
Как будто иглы растут сквозь кожу,
Когда срывается ветра вой...
И всё же ты постарайся, Боже!
Не жду от жизни иных даров,
И не имею такого права.
Глаза открою - закат багров.
Глаза закрою - вода кровава.
***
Прощай, семидесятый мой февраль!
Ты старый враль - всё о весне бормочешь.
Умри, тебя нисколечко не жаль,
Ты видишь: март несётся что есть мочи.
Я был зачат в таком же феврале,
В седой любви блокадного разлива,
И Ленинград был первым на Земле,
Кто ждал меня тревожно и пугливо.
Осенний холодок в моей крови,
Февраль, какой же ты захочешь дани?
Балтийский дождик - вспомни, окропи
Мои следы, и лёгкий пар дыханья
Поднимется небыстро в небеса...
Прощай, февраль! Осталось три часа.
Полая вода
Весной приходит полая вода
И старый дом ломает, и деревья,
Пасуют перед этой силой древней
И камни, и литые глыбы льда.
Не устоит и слабая душа,
Её поток сорвёт и покалечит.
Кто думает, что он силён и вечен -
В такие дни не стоит ни гроша.
Останутся пустые берега
И смутные клочки воспоминаний,
Всё это было словно и не с нами.
Немое время, тихая река...
Спасётся только тайнопись корней,
И новый мир произрастёт на ней!
Речь
Мир дождался последнего слома,
Он оглох от подземного воя
Уходи, ты украл это слово!
Лишь оно почему-то живое...
Эта сила умножена втрое,
Наш словарь изорвали на славу.
Проще дом разломать и построить,
Чем поверить последнему слову.
Пахнет кровью сильней, чем цветами,
И калечит нас чаще, чем лечит.
Что же, Господи, сделал ты с нами!..
Всё же выживем силою речи.
Весы
Наши тихие голоса
Тяжелее всего на весах
Между облаком и травой,
Между мной и тобой.
Если сгрудить на них сны Земли,
На весах, парящих в пустоте,
Перевесит их жёлтый лист,
Помешанный на красоте.
И останемся мы одни
Словно дети в бессильном гневе -
Как блуждающие огни
В этом вьюжном и нежном небе.
Трава
Мне бы уехать в Сибирь за травой,
Дикой, медвежьей, горячего рода,
Недоглядела однажды природа,
Вот и пробилась под клёкот и вой.
Мне на Таймыре о ней прокричал
Старый шаман, почерневший от гнева,
Он обещал, что обрушится небо,
И покачнётся начало начал.
Он говорил, что ворвётся трава
В каменный день, позабывший о чуде.
Зверь или птица прознают, почуют,
И доберутся, и смогут сорвать,
И принесут: забери и уйди! -
Чтобы увидел я, тая от страха,
Вот, разлетается мир, как рубаха,
Та, что когда-то рванул на груди.
Буду бурханить у тёмной воды,
Буду упрашивать древнего духа,
Чтобы лишил меня зренья и слуха,
Чтобы не видеть мне этой беды...
Смехом подавится птица: "Увы,
Как же наивны, доверчивы люди!
Этой травы больше нет и не будет.
Выдохни, плачь, если сможешь - живи."
Дождь
Дождь лупит словно пулемётчик,
Дотянется, и всех замочит
Вояка, гангстер, террорист!
То врежет очередью градин,
То мокрой ветошью погладит
Испуганный дрожащий лист.
Что за весна! Сочится злобой...
И майский день высоколобый
Ругает время, стынь и власть.
А мне плевать на эти темы,
Не с этими я и не с теми,
Дождём бы надышаться всласть!
Легко он радости научит,
И уползёт устало туча -
Лохмотья, чёрное рваньё.
Душа омыта и открыта,
И трассеры метеоритов
Летят бесцельно сквозь неё.
Лето больших дождей
Вода на единственном кабачке,
Смородина кислая, как проклятье...
Но бабочка оживёт в руке,
Расправит крылья, разгладит платье.
Сейчас для неё, в этот сладкий миг,
Ни смерти нет, ни грозы трескучей...
Хотя бы её, земля, прокорми,
Покуда мы разберёмся с тучей!
Чернеет, пухнет, а в животе
Стрельба и взрывы, и плач, и стоны...
И кажется, что вода везде,
И мир опять в безнадёге тонет!
Но бабочка в дождевую тень
Летит, и в яблоню тельце прячет.
Такой вот счастливый случился день,
Такая вот выпала мне удача...
Душная сирень
Да, душная сирень, но почему
В неё с тоской закутываю морду я.
Остывший день, возможно, прочеркну,
Накину куртку старую, не модную,
И дряхлую калитку отворю,
Увижу - лёгкий дождь по лужам брызгает,
И прочитаю, как по букварю,
За слогом слог: судьба меня изгрызла!
Но как же я остатки берегу -
И улицу, и речку безымянную,
И на её высоком берегу
Случайные цветы, от воли пьяные,
И в заводи - живые облака,
И птицу, что зовёт издалека…
Полуночное
Смешные рыцари застоя
Любили женщин и застолья,
И фронду пафосных гитар.
А джинсы - паруса свободы
Нас выделяли из народа
И заменяли божий дар.
Когда ж всё рухнуло, ребята,
И брат опять попёр на брата,
И сдулся этот страшный век,
Мы потерялись в мире зыбком:
Те, кто давал нам «указивки»,
Толкаясь, вылезли наверх.
Мы стали граждане фронтира,
Но в девяностых нам фартило -
Не сгинули, хотя могли.
Нас годы рвали, словно суки,
Не дали помереть со скуки,
Не разменяли на рубли.
...Теперь ворчим по-стариковски,
Когда ночами ноют кости,
И прошлый век шумит в груди.
И говорим себе под утро,
Что это, в общем, было круто,
Но детям - Бог не приведи.
Римримри
Эти набережные Амстердама,
По которым я никогда не ходил,
И зачитанные до дыр
Неизвестные мне переулки Парижа,
Я везде был один, я в толпе был один,
Я - прохожий, и мне здесь не выжить...
Но не раз ещё буду
Камни гладить рукой
В городах, до которых я никак не доеду.
Мир мой узок, и выбраться можно по следу
На песке... но опять повторяю без сил: «А на кой?..».
Сердце просит пространства,
Вот выдай его, хоть умри!
И в мерцанье ночного дождя растворяются лица.
И кричит за окном злыми листьями битая птица:
«Рим, - кричит, и отчаянно снова - римримримри...»
* * *
Ты поживи ещё долго, моя собака,
Я выгребаю к тебе из ночного мрака,
Из этой жизни, ставшей глухой и плоской...
Ты не грусти, прошу тебя, моя пёска,
Моя ласка, моя бесхвостая человечка,
Ты безгласна, но я слышу твои речи,
Твои плачи, твою за меня тревогу,
Дни собачьи, в которых любви так много...
Мальчики
Пахнет ли кровью, воняет цветами,
Что с этой жизнью мы сделали сами?
Где наших мальчиков след?
Не оглянувшись, уходят из дома,
Время горит, как сухая солома,
Вот они, были и нет.
Только по небу следы слюдяные,
Тени от крыльев - и присно, и ныне,
Лучше б - во веки веков!
Чтобы хоть изредка смутные вести...
Если бывает душа не на месте,
Век доживать нелегко.
Вдохом и выдохом, шагом и взглядом
Кажется - вот они, мальчики, рядом,
Что же так сердцу невмочь?
Выкриком птицы, и ветром упрямым,
Шелестом листьев - негромкое : «Мама...»
И отлетевшее прочь.
* * *
Смешные две фигурки на снегу
В сухом потоке белого огня -
Чем я сегодня им помочь смогу,
Глядящий из неблизкого окна?
Они уйдут в свою, другую суть,
Туда, где есть пирог и крепкий чай.
Что стоило через плечо взглянуть,
Что стоило увидеть невзначай
В моём окне дрожащий тёплый свет,
Его не победит упавший снег,
И уловить, что смотрит им вослед
Седой и незнакомый человек...
Тогда бы, может, искрой занялась
Мгновенная и радостная связь.