Отверни её, господи, сделай её слепою,
Хочешь, убей её или умрёт сама.
Лучше прикрой, огради, отодвинь рукою,
Чтобы в её судьбе отступила тьма.
Что её детство?
Привкус полынной грусти,
Грязная комната, серый дощатый пол…
Пьяный отец под водочку ловит грузди,
Мать зашивает ветхий от лет подол.
После,в угаре хмеля, ведомый плотью,
Разум оставив с проблесками добра,
Потный и полный скотской хотящей кровью,
Будет сминать её тело, лишая сна.
Мать претворится мёртвой, как каждый в доме,
Тихо прошепчет: «Сука…», покорно стерпит.
Девочка будет после ходить как в коме,
И через месяц взглядом коснётся смерти –
В сердце завянут цветы и умолкнут птицы,
Солнце погаснет во взгляде, умрёт улыбка,
Узницей станет, девочкою-темницей,
Словом молчащим под изощрённой пыткой…
Так умирает мир, заливаясь чёрным,
Так через зло уходит добро и сила.
В памяти папа будет проклятым чёртом.
Мама… а что ей мама – провал, могила.
Вырастет дева, темень в себе лелея,
В возрасте спелом губ не доверит ласке.
Сплюнет под ноги, ляжет под ним хмелея –
Та, что от мамы слышала редко сказки,
Та, что добро искала, ласкаясь детством,
Та, что искрилась светом, придя однажды…
Боже, спаси её и спасайся бегством,
В ней вызревает смерч беспросветной жажды.
Каждый, кто тела девы легко коснётся,
Каждый, кто явит миру несправедливость –
Просто уже не выживет, не проснётся…
Господи, отверни её!
Сделай милость.