О Михаиле Светлове как об остроумном человеке можно много и услышать, и прочитать. Действительно, его шутки до сих пор переходят из уст в уста.
А я видел его и грустным, и строгим, и, главное, добрым, сердечным, чутким, готовым поддержать человека, когда ему плохо, ободрить его. И сделать это как-то очень тактично, по-свойски…
В 1959 году в Литве проходили вечера русской советской поэзии. Туда приехали, кроме М.Светлова, В.Тушнова, Б.Слуцкий, Р.Рождественский, В.Захарченко, Д.Блынский и я.
Помню, шёл я ночью по коридору каунасской гостиницы. Настроение моё было хуже и не придумаешь. Не ладились у меня семейные дела…
Тут я и встретил М.Светлова. Он сразу определил моё состояние и сказал мне как-то совсем по-отечески:
– Я вижу, старик, тебе одиноко. Мне – тоже. Пошли ко мне в номер. У меня есть бутылка коньяка и лимон. Вот мы и скоротаем вдвоём ночь, может, нам и поуютнее будет на свете. Вместе всегда легче…
И действительно, мы просидели в его номере всю ночь. Переговорили обо всём на свете. Как бы между прочим он несколько раз повторил мне:
– Да ведь и мои семейные дела, Коля, тоже не очень складно сложились. Но я махнул рукой – ничего не поделаешь… Будем жить так…
Тут он изложил мне и свою теорию «малого счастья»:
– Я часто размышлял, как быть счастливой в нашей суетливой и будничной жизни. А потом придумал такое – надо хоть иногда, хоть немного доставлять людям радость, хоть маленькую. А тогда, глядя на них, сам порадуешься и будешь немного счастлив… Ну, скажем конкретно. Прихожу я в издательство «Советский писатель» получать гонорар. А там сидит бабушка-кассир, которая выдаёт другим сотни, а то и тысячи, а сама получает 80 рублей в месяц. Вот я и приношу ей роскошную коробку конфет. Вручаю и вижу – бабушка рада, даже немного счастлива. И не потому, что получила такой подарок, а потому, что к ней проявили внимание. А видя это, я и сам радуюсь и тоже немного счастлив… Значит, день у меня был хорошим, не прошёл даром.
И он по-детски светился радостью…
Помню и ещё одну встречу у него на квартире в проезде Художественного театра. Я принёс ему только что вышедшую мою книгу стихов «Песнь света». Он при мне прочитал многое из них и, сделав несколько замечаний, пообещал мне обстоятельно о ней поговорить:
– Коля, я прочитаю её с карандашом, позвоню вам, мы встретимся ещё разик и тогда уж потолкуем о ней по-настоящему, а то получается как-то несерьёзно…
А потом вдруг заговорил совсем о другом:
– Да, знаешь, старик, меня тут замучили совсем проверщики из одного журнала. Там идут твои стихи, посвященные мне… Спасибо, конечно, за это… Но ты что-то напутал: к этим стихам стоит у тебя эпиграф, взятый будто бы из моего стихотворения:
Поэту, которому я очень верю,
Но который ещё дитя.
Эти проверщики и сами замучались – и перечитали все мои сборники и ничего подобного не нашли – и меня задёргали… Я ещё, старик, не дошёл до такого маразма, чтобы не помнить свои стихи… Откуда ты это взял?..
Я признался, в чём дело. Эпиграф этот я взял из дарственной надписи М.Светлова на его книге «Избранное», которую он сделал мне: « Коле Старшинову, поэту, которому я очень верю, но который ещё дитя. С любовью М.Светлов»
Я просто снял из автографа своё имя и фамилию, а проверщики подумали, что это из его стихов…
В это время позвонили в дверь. К Михаилу Аркадьевичу пришли тогдашний художественный руководитель театра «Современник» О.Ефремов и драматург Володин.
Оказалось, что М.Светлов обещал им когда-то написать несколько стихов-песен для спектакля по пьесе Володина, готовящегося для постановки в «Современнике». Но никак не мог выполнить этого обещания.
Михаил Аркадьевич постарался сгладить свою вину:
– Я сейчас при вас же и напишу всё, что нужно. Кто-нибудь сходит за коньяком, не бойтесь, – он замахал руками, – я деньги даю… А пока вы пьёте его потихоньку, я всё закончу. А если что – вы мне поможете…
Действительно, он сделал всё при нас, что было нужно…
Потом Михаил Аркадьевич говорил мне:
– Понимаешь, Коля, жалко мне было их – спектакль срывается. А у меня нерабочее настроение. И вот из-за этого моего настроения люди должны страдать… Нехорошо как-то получается, не по-дружески…
Добродушию М.Светлова не было предела. Но это не мешало ему относиться к святому делу поэзии со всей ответственностью и строгостью. Во всяком случае, он, если надо было, мог сказать и самые суровые слова.
Я помню, ещё во время Первого Всесоюзного совещания молодых писателей (я вместе с Д.Кедровым, Я.Козловским и Н.Гребневым был в его семинаре), как он стучал разжатыми пальцами по столу и говорил:
– Вот так вы пишете. Нет у вас собранности, всё разжижено, разбавлено…
А потом крепко сжимал пальцы, ударял по столу маленьким и костлявым кулачком:
– А надо писать так!..
Сохранился у меня и отзыв М.Светлова о моей дипломной работе в Литературном институте имени А.М.Горького в 1955 году.
Вот он:
« Диплом Николая Старшинова – лучшая из работ, какие мне приходилось читать в Литературном институте, и, несомненно, заслуживает отличной оценки.
Это работа вполне зрелого поэта, и отдельные неудачные строки настолько немногочисленны, что о них и упоминать не стоит. Хорошее видение, настоящий художественный вкус, искренняя любовь к людям – несомненные достоинства творчества Николая Старшинова.
Но, считая по большому счёту, мне хочется в одном упрекнуть молодого поэта – в недостаточности темперамента. Он так и может остаться для читателя только «славным» человеком. Этого для поэта мало. Поэт должен быть ярким! Стихи должны запоминаться. Стихи должны прилипать к читателю так, чтобы никакими силами нельзя было от него оторвать. Настоящие стихи (по большому счёту) должны сопровождать читателя всю жизнь. Уж каким «тихим» поэтом ни кажется Александр Блок, а между тем в нём заложен огромной взрывчатости темперамент. Вспомним «Двенадцать», «По вечерам над ресторанами», «Под насыпью, во рву некошеном» и др.
А Н.Старшинов на протяжении всей книги продолжает оставаться только «милым». Может быть, это происходит от излишней скромности и робости. Молодому поэту следует преодолеть эту ненужную застенчивость и заговорить громким голосом. Я не сомневаюсь в том, что у Н.Старшинова этот голос есть и что он ещё обрадует нас стихами повышенной температуры.
М.Светлов».
Отзыв этот очень педагогичен: несмотря на самое доброе отношение ко мне, а может быть, именно благодаря этому доброму отношению, Михаил Аркадьевич сказал мне самые главные и самые горькие слова. Но в них есть и вера, и надежда…