I.
Птички чирикают с ветки на ветку;
оперным басом, гневом пылая,
Шляпин Иван материт соседку;
баба Настасья (пенсионерка)
за хлебом сходила с авоськой в клетку;
Верочка (наивная пионерка
в прошлом, теперь секретарша-манерка)
пьёт уж вторую чашечку чая.
Дом просыпается, жизнью кипит...
И тут как раз мой будильник звенит.
Носом уткнувшись в подушку из ваты,
сонный насквозь и с похмелья чудной,
небритый давно и (как пить дать) лохматый,
думаю весом-так с пуд головой:
«ведь майка моя как всегда наизнанку,
а это плохая примета вообще-то» –
и слышу опять, как с утра спозаранку
в кухне хозяйничает домовой.
Странно всё это...
Ведь слышу, как кто-то моет посуду.
Не шизофреник же я! А вдруг? –
Ну ладно, о грустном думать не буду;
дело такое: Серёга Корнюк
(сосед по квартире) на днях обнаружил,
что кто-то ночами пьёт его водку...
Он бы об этом не сильно тужил:
теперь он не пьёт и не ест селёдку –
женился и бросил. А раньше он пил.
Странно всё это!
Что делать? Мы с Корнюком на досуге
вместе черкнули письмишко в газету.
И вот журналистик пришёл (чу, с фуршета!)
и нам объявил о новейшем недуге,
сразившем советский народ:
полтергейст.
С Серёгой мы нервно переглянулись –
бывают напасти же в нашей округе!
А баба Настасья (подслушав за дверью)
стремглав понесла сию скорбную весть
советским мещанам микрорайона:
инопланетное, мол, чудо в перьях,
шпион, саботажник из-за кордона!..
Стоически гость вопросил: «Выпить есть?»
«Водки бутылка, а может, другая»
(жестом его приглашаю на кухню);
«Шляпина звать?» «Он соседку ругает...»
«Хватит орать, Вань, башка уже пухнет!»;
шлю Корнюка по соседкину душу –
та в бигудях и в расстроенных чувствах,
но «мальчика с прессы не против послушать»,
о неудобствах, убийствах и прочих
жизненных обстоятельствах континента,
«и судьбы какие нам космос пророчит...»
II.
Вот собрались: разливаем по стопке.
Серый не пьёт – но меня уважает;
Шляпин Иван, исчерпав нервотрёпку,
стал враз тихоней, почти даже робким
(даже прильнул ухожёром к соседке!);
Верочка – тут-как-тут – сбросив шлёпки,
вклад свой внесла в виде баночки кильки;
гость же (кажись, по привычке) вещает:
«Будем, товарищи, бдительны духом,
тугими на ухо к вредительским слухам!»
«Это ты мне?!» – Шляпин вновь свирепеет
(он и взаправду слегка глуховатый);
«Вань, успокойся!» «Да нет, как он смеет...»
«Водка твоя, блин, слегка горьковата
(Верочка ещё та дипломатка),
можно, для кильки, пожалуйста, вилку?»
«Странно всё это!» встревает соседка;
«Что тебе странно?» «Подняли квартплату...»
«Ты чего лезешь вперёд всех в бутылку?»
«Хватит!»
Пудовым своим кулачищем
всех призываю вернуться к порядку.
Шляпин смолкает; Серёга – по кильке;
Верочка взмахом приладила прядку;
«Будет, Петруша, зачем ты так... Тише!
(все повернулись к разумной соседке)
водку разлил ты на шесть, а нас пять.
Что-то не сходится здесь, товарищи.»
«Ты журналиста хотел показать!»
вспомнила Верочка. Я огляделся.
Все компаньоны стоят, приутихли;
брови подняты, рты пораскрыты –
кажется, думают: Пётр не псих ли
(Пётр – это я, по фамилии Пенов);
Верочка стала рассматривать туфли
соседки, пока та уставилась в стену,
Иван шумно выпил, Серёга – по кильке...
Странно всё это.
Ещё раз считаю: Шляпин Иван,
плюс Корнюк да соседка, Верочка, ну и я.
Пять, и весь балаган. И посуда помыта.
Где журналист?! «Полтергейст!»
Да, ребята, быть мне сегодня
– эх, майка – побитым...
«Только же здесь был, скажи им, Серёга.»
«Что я скажу? Посмотри в туалете.
Я твоего журналиста не трогал.
Может, уже ушёл...» «Как так, Петя?»
«Что же квартира стоит нараспашку!» –
это опять баба Настья за дверью
входной (та и впрямь не закрыта)...
За полтергейстом пускаюсь в прихожку;
водка враз, как по команде, допита;
Шляпин грозится звонить в неотложку.
Чёрт с ним! Уже я на лестничной клетке;
чуть по пути не снеся бабу Настю,
следом за мной устремилась соседка;
«Тень проскользнула на верхней площадке!»
Срочно туда. «Это чёрная кошка!»
«Это не здешняя...» «Это к несчастью.»
«Это шпионка!» я слышу вдогонку...
Пара пролётов ещё, выше, выше,
мы выбегаем все вместе на крышу.
III.
Птички чирикают с ветки на ветку;
оперным басом, страстью пылая,
Шляпин Иван воспевает соседку;
баба Настасья, порывшись в авоське
(той знаменитой, которая в клетку)
из недр извлекла (что б вы думали?) водку;
Корнюк тоже выпьет, меня уважая;
Верочка уже побежала за килькой...
Кошки-шпионки нигде видать,
Странно, конечно... Хоть, впрочем,
плевать.
Как же на крыше прелестно сидели
мы, по-советски сплотившись культурно!
Пили и ели, с Шляпиным пели,
космосом бредили, споря фигурно...
Как потемнело, смотрели кометы,
ели и пили, и дружно галдели –
однофамильцы мои, птички-пеночки,
в нашей компании просто балдели.
К полночи я, зацелованный Верочкой,
сделал умильно ей предложенье,
назвав её «моей пионерской звёздочкой» –
как вдруг (без всякого приглашенья!)
с неба свалился какой-то чекибер;
слез с НЛО и представился Женей,
свежеприбывшим с планеты Туливер.
Нас попросил гость с небесных высот
водки сто грамм: «Межпланетной машине
нужен уход...»
Я дальше не понял; что-то про шины...
Мотор «не динь-динь, капитан Крюк урод»,
пираты, «ангел и дарлинг» Верочка,
«вихритель пылит и лептит курбохлёт...»
Ах ты, полтергейст!.. Меня манят звёзды,
кутает пыль тысяч глаз-галогенов,
город мрачнеет, сгущается воздух –
чувствую, мне пора! Я, Пётр Пенов,
парю, как орёл, средь хрущёвских красот
вместе со стаей волшебных птиц-пеночек.
...И нисколько не странно!
IV.
Утром проснувшись в больничной палате
(трудно сказать, правда, чем я больной),
весь в перевязках, в соседкином платье,
думаю весом так с пуд головой:
«сейчас бы меня соскребали с асфальта
как с неба сорвавшуюся комету...
Как мне удалось через голову сальто?
(Кстати, хорошая это примета).»
Видно, меня полтергейст бережёт,
чёрная кошка, сплочённый народ
и майка, что наизнанку надета.
Назло всем вредительским слухам, проклятьям,
туливерским проискам и предателям –
я жив, Пётр Пенов. Жив и невредим.
«Будет советскою наша планета!
Вооружённый бутылкой и килькой –
наш дружный народ никемнепобедим!»
...Чего это меня окружили медбратья?
«...Откуда знакомо мне имя Бил Гейтс?
Ни разу не слышал я имени этого.
Я говорил не "билгейц" – "полтергейст"!
И похмелиться просил вас, ребята...»