горчица
звали мою подружку горчица а меня уксус.
я пытался учиться, а она учить мой вкус.
это такой искус.
сложно будет петь без голоса,
ночь сложит крылья.
жизнь красит нам в седое волосы,
жили мы, были, и яблоки падали ньютону на голову,
а там, в невидимой пропасти мира, девочка была голой,
я сказал той полячке Марыле,
что сдала ньютона комнату наполеону.
ему б хватило и половины, за глаза,
мы шли, читали, простили мили, зелёными
были, нам надо было, нам за деньги...
это был тот, кто сказал:
выведал, выдал, венимал, андра бене,
это не будет моё воскресенье.
как было, пылал закат по дороге на николаев,
мы искали средь дач встречу удач,
казалось, я заплачу, не надо уезжать даже на
тридцать миль от одессы, и, вот мы с братом, это разве убрать? -
мы были с моим близнецом братом, жизнь напряжена - не жена.
и, вот, всё пошло квадратом, были лиманы, обманы, шашлыки, пьяны,
было прошлое, а мы забыли и попали чуть ни в николаев,
и мы, выпив всю водку, не остались, сказали:
едем обратно в одессу - такой уютный маленький город:
не трогай, это трогательно - шампанский переулок,
а всё выцвело и ушло. с цветами. катакомбы, сырость,
холод, мокрые ноги, снова водка. поверхность выключены фонарики,
мы домой, кончается визит мой, прощай
Одесса.
прощай, жизнь. сто лет спустя.
***