I
Тили-дин-
дин-дин,
тили-бам-
бам-бам, –
по горбинам льдин,
по зелёным лбам
обезвреженных анекдотчиков,
время капает
месивом почерков,
разнолюбий,
повадок,
походок.
Я смотрю на себя –
похож.
Оборот с логотипами «Кодак»
иссинил рукописный галдёж
пожеланий того и этого,
адресов,
отпечатков помады,
и чего-то,
тогда неспетого,
а сейчас – да кому оно надо?
Тридцать три
в пиджаках и фартуках,
тридцать три
обречённых на осень
окапронены туго-натуго
краснолентием.
Шёл бульдозер,
расчищая молчащую чащу,
выхитряя голь на глаголы,
и застыл, галогены тараща
на последнюю крепость школы.
Покряхтел,
поурчал от пуза,
почесал о витрину спину,
покоптил на руины Союза,
галогены прищурил –
и двинул.
II
Если верить Шекспиру –
наш день начинался с вешалки,
с неизменного чиииза
до задних моляров.
В морозилке – пломбир.
А вошедшие в моду вешенки,
может, нашей заботой
теперь популярны.
Если верить БГ –
нас пора запретить, как растения
с канареечным кормом;
пусть так –
через двадцать и три новогодия.
Если верить ЕГЭ –
мы с тобой, несомненно, гении,
леонардовы мы отродия.
Если верить АК –
аргументов у нас негусто,
но, какого-то чёрта,
мы прожили с тобой века,
растеряв за минуту чувства,
и уходим –
с почётом.
III
Не ходи один,
тили-дин-
дин-дин,
по чужим хлебам,
тили-бам-
бам-бам,
а ходи в табун,
тили-бум-
бум-бум,
а роби горбом
тили-бом-
бом-бом.
Как не хочется, брат,
в могилу-то –
измождено,
горбато,
покинуто.
Колокольня торчит за фикусом,
за стеклом, за семью дождями,
а звонарь, дурачок, распрыгался,
за верёвочки тянет-потянет.
И ни трости в руке,
ни зеркала –
телевизор
да феназепам.
Только время, очнулось,
забегало:
тили-дин,
тили-бом,
тили-бам.