«Злая!» — шептали ей в след,
Враждебно сверкая глазами.
Обиды умывшись слезами,
Все те, кому меньше лет,
Лишь молча косились в ответ.
Она не противилась, зная,
Что дети не любят её.
Всё та же — «противная», «злая» —
Упорно твердила своё.
— Терпите! — нет жалости места
В холодных «неженских» глазах.
— Спасение — не в чудесах!
Пусть вновь от «упора-присеста»
У вас будут руки болеть,
Но как же иначе гореть
Звездой Олимпийского неба?
Поменьше пирожных и хлеба,
Побольше — на старших смотреть!
Казалось, она ненавидит
Весь мир и, особенно, нас,
Когда в предобеденный час
Кого-то с едою увидит.
Ругала за крик в душевой.
За каждым из нас надзирала.
Любовь «до доски гробовой»
И нежность она призирала.
Но вряд ли хоть кто-нибудь знал,
Что строгость её не со зла.
В то время, как весь город спал,
Она лишь уснуть не могла.
И даже в ночной тишине
Ей чудились всплески воды.
В коротком, мучительном сне
Награды ждала за труды.
Мечтала она лишь о том,
Что б каждый из нас, повзрослев,
(Не в восемь, не в десять — потом)
Вдруг вспомнил тот праведный гнев.
И вспомнили мы, не забыли!
Не раз осознав в глубине,
Что всё-таки Вы нас любили,
«Противная», «злая» О. В.