Помню, как я строчил: "Дорогой Кто-то Там в колпаке,
пусть я буду не космонавтом, вообще никем,
лишь бы только никто не болел, не старел, не пал,
пусть у брата проходит ссадина на щеке,
пусть за каждым углом - приключения и тропа".
Это в восемь писал, а в пятнадцать, стыдясь друзей,
начертил на заборе: "Пошли они к чёрту все.
Не хочу ни любви, ни родства, перечисли мне дар
между небом и жизнью на рифмах висеть,
как над пропастью и биться током в словах-проводах".
Года три назад нервно печатал: "Послушай, Мороз,
на моей душе больше нет площади для борозд,
я полил их чернилами, строками бинтовал,
только это всё больше не действует, дай новый рост,
просветление, метаскачок, сверхдуховный астрал".
А сейчас кипит чайник, снежинки бьют форточку вскользь
и мне страшно писать, потому что всё это сбылось,
как сбываются в фильмах финалы - заранее знал,
ибо сам ты - продюсер, массовка, актёр или гость
на безумном спектакле, пронзающем времена.
Всё случалось, как выпросил в каждом сюжетном витке:
я был канатоходцем над словом и был никем,
у меня росли шрамы, у брата зажил порез,
я жил в метапространстве и плакал в твоём виске.
Может, всё потому, что я в шесть попросил чудес.