Проза - это "стихийное бедствие".
… Люля-кебабы тополей в пылу углей зари вечерней... Что ж, - коли хватит нам рублей на ужин в крохотной харчевне, давай ещё здесь посидим, вина закажем, сыра, хлеба... Крым, облаков летучий дым и искры звёзд в мангале неба...
Помнится, как-то в блаженные девяностые, возвращаясь восвояси из очередной осенней крымской "экспедиции" я, случайно обернувшись, увидел картину сию через заднее стекло нашего видавшего виды драндулета. Возница внял моей просьбе остановиться, и мы, выкарабкавшись наружу, совершенно оцепенели, сражённые наповал этим невиданным ни до, ни после зрелищем.
Перед нашими слегка нетрезвыми взорами предстали полдюжины молодых тополей, венчавших одинокий плосковерхий холм, вспухший на горизонте выжженной летним жаром и вылизанной тёплым языком сентябрьских ветров крымской душистой степи. Ласковое бархатно-сезонное солнце только что закатилось, и эта ровная тополиная шеренга, столь явно напомнила своими курчавыми продолговатыми кронами, темнеющими на фоне пылающей жаровни заката, нам - немного уже проголодавшимся зрителям - порцию готовящихся люля кебабов, что ноздри наши, казалось, защекотал соблазнительный аромат воображаемого шашлыка, смешанный с запахом душистого дыма, который, бывало, струился полупрозрачным облачком над чистым и ухоженным гостеприимным татарским двориком, любезно приютившим нас на эти счастливые и, увы, так быстро пролетевшие пару недель.
Переглянувшись, мы молниеносно расстелили на тёплом, как живот ленивого загорающего, капоте машины немудрёную "скатерть-самобранку", и за то время, пока произносился, запивался и заедался наш "отвальный" тост, неутомимые парки успели свить из тонкой пряжи бледно-персиковых перистых похожих на каракуль облаков белоснежную нить конверсионного следа, тянувшегося за ярким, сияющим в лучах скатившегося за горизонт светила, крохотным веретеном самолёта, бесшумно пронзавшего стремительно вечереющее небо. След этот напоминал буруны пены, кипящие за кормой несущегося под всеми парусами небесного Арго, возвращающегося с выполненной миссией к своим родным берегам.
Нам тоже уже было пора, и поэтому, запихнув свои посмуглевшие, благодарные полумесячной дозе осеннещадящего ультрафиолета тела обратно в кабину нетерпеливо урчащего авто, пилотируемого грустным, ибо трезвым «Ясоном», мы, подобно плывущим домой аргонавтам, устремились в обратный путь, увозя в трюмах своей памяти «золотое руно» свежих, насквозь прогретых таврическим солнцем и пропитанных солёными волнами Понта драгоценных воспоминаний.
Колёса нашей колымаги мерно шуршали истёртыми шинами по бывшему совсем мягким во время нашего приезда сюда асфальту... Как на катушку спиннинга, плавно наматывалась на ось чуть постукивающего кардана сослужившая свою дивную добрую службу ариаднина нить, безошибочно приведшая нас сюда ровнёхонько четырнадцать дней назад; память скручивала в тугой рулон свежие, не успевшие ещё просохнуть на бельевой верёвке времени яркие впечатления, а из-за убегающего вдаль темнеющего горизонта, как из-под чёрного обрезиненного валика старого принтера, поднимались, строка за строкой, черноморскими дельфинами выплывая из непостижимых фрейдовских глубин сознания, сочиняемые "на ходу" (почти каламбур!) стихи, в которых, как на погружённой в кювету с проявителем фотобумаге, в багровом свете фонаря, мерно освещающего давно канувшую в Лету химическую фотолабораторию, постепенно проступают очертания шести или семи юных тополей - крошечного подразделения "стойких оловянных солдатиков", не покинувших свой пост, из боязни растаять в лучах вечерней зари и ослепительно яркая точка аэроплана, деловито плывущего в неведомые дали, и незримые парки, равнодушно выпрядающие из волнистых, тоже почти бестелесных облаков тонкую нить чьей-то судьбы, и вполне осязаемый силуэт балкона, ростральным выступом нависший над полуастральными ветвями вековых лип, всю свою долгую жизнь украшавших нашу любимую столицу, физическое расстояние до которой неумолимо сокращалось на пару десятков метров, с каждым толчком нетерпеливого пульса…
Руно облаков... На его светлом фоне древесные ветви, как древние руны. Кораблик балкона отчаянно тонет в лазурном просторе небесной лагуны. Всё мудрые ветры, наверное, знают про магию рун, про обряды друидов... След тянется за самолётом и тает - везут аргонавты руно из Колхиды. Столетние липы, столичные парки, чуть зримое веретено самолёта... Из облака нить выпрядают три Парки - нить чьей-то судьбы, неизбежное что-то...