Четыре часа. След туманный полночья
Лизали опухшие туч языки.
Полки кровопийц, камарилья сволочья,
Зудя, ощетинились, взяли в штыки.
На бледный восток нахлобучена шапка
Лесов, будто молью побитый товар,
За ними лучи собирались в охапку,
Во тьме запаляя всесветный пожар.
Ни звука, ни клёкота. Тишь луговая
Молола безделье в своих жерновах.
На время забыл разбитные слова я,
Как пришлый скиталец, на птичьих правах.
От первого шага до грани прокоса
Ударила звенью лихая коса.
День судный настал: пали выи и косы,
Бесцветною кровью плеснула роса.
Прямыми рядами уложены плоти
Гадальных ромашек, сухих ковылей.
Мои сапоги, как линкоры на флоте,
Утюжат просторы зелёных полей.
И падают ниц роковые соцветья,
Войска азиатцев, тимьянов полки.
Отжив в одночасье свои многолетья,
Уложены травы в тугие валки.
До потных бровей нахлобучив фуражку,
На лысую землю не смея прилечь,
Взахлёб папиросы хмельную затяжку
Вдохнул, расслабляя натруженность плеч.
Смолит костерок прокоптелою грустью,
Безликий туман гложет плёс и реку,
Крылом золотым воспарило над Русью
Ядрёное солнце в янтарном соку.
Проснулись лягушки в дорогах прокосов,
Луч первый стрелою пронзил забытье:
Впервые во мне пробудился философ,
Впервые задумалось о житие.
И хлынули в сердце напевы природы,
Свивая раздумья в единую нить…
Постойте, мои скоротечные годы!
Дозвольте покосы свои докосить!
Траву положу, будто строки в тетради,
Под солнцем полуденным растереблю.
Духмяные высушу «рифмы» не ради
Награды и славы – для той, что люблю.