(Посвящается памяти выдающейся исполнительницы романсов, «чайки русской эстрады», «несравненной» Анастасии Вяльцевой, 1871-1913 гг.)
Когда внутри зудит и бьётся слово,
то нет, друзья, мне выхода иного,
как, тело усадив за стол-бюро,
искать душою в ящиках с секретом
минувших лет сокрытые приметы,
что бросят в дрожь гусиное перо.
Заскрежетав с отчаянным надрывом,
оно тревожит старые нарывы!
Эх, добрый критик, mille pardons за слог,
оставь иным поэтам дифирамбы.
Как встарь, по-русски – пятистопным ямбом –
начну, перекрестясь… помилуй Бог!
I. Траурная процессия
Февраль, февраль… зачем достал чернила?
Звезда угасла. Горем очернило
столичные газетные столбцы.
Осело небо, крыши мглой утюжит,
и с ним туман, помноженный на стужу,
скрыл саваном проспекты и дворцы.
Крошится лёд, трещит гранит у Мойки.
А к ней домой, былой посудомойке,
течёт рекой скорбящий Петербург.
Плащи, пальто, накидки и шинели,
студенты, чернь… вот певчие запели…
известно – смерть не худший драматург.
Ах, Золушка, разбила полночь сердце,
жизнь пронеслась в стремительнейшем скерцо
по трудной и извилистой тропе.
Сквозь город-адмирал в печальном действе
спустившийся фрегат Адмиралтейства
плывёт печальной лодочкой в толпе…
Читатель мой, идём и мы с «решпектом»
по Невскому ослепшему проспекту,
как сотни тысяч плачущих о ней.
Дворец Аничков там свои колонны
поставил в безутешную колонну,
а Клодт смирил безудержных коней.
Лепнина, ковка, модные балконы,
фасады с вензелями, фаэтоны –
исчезло всё в глухой промозглой мгле.
Под сводом Елисеевского дома
останется навек звучать фантомно
её сопрано в горном хрустале.
И, отпросившись у Петра и Павла,
со шпиля Ангел подлетает к Лавре,
где колоколом бьётся медный всхлип…
А мне пора, отбросив многоточья,
сию означить пору, между прочим,
хоть голос на морозе и охрип…
Тогда был начат поиск секундантов
меж Тройственным союзом и Антантой,
и тёр виски эрцгерцог Фердинанд.
С тем славным годом, взяв учебник с полки,
мы достиженья сравнивали долго.
История, скажу я вам, – педант.
Подай ей цифры, факты, документы
и судеб щекотливые моменты,
особенно про нижнее бельё:
чьё незаконно, может быть, рожденье…
Здесь обсужденье или осужденье
равны порой, как правда и враньё.
Но недосуг чесать пером за ухом.
Давай, читатель, собираясь с духом,
продолжим к Лавре безотрадный путь.
А там, в преддверье мраморного грота,
вдавила скорбь поток людской в ворота,
протиснуться и нам бы как-нибудь!
О, Несравненная! Душа-Анастасия!
Осиротела певчая Россия!
Что нам дороже – зрелища иль хлеб?
Ведь тяжко без того и без другого...
И нет ответа, умолкает слово,
как ангел, заключённый в белый склеп.
продолжение следует: http://www.stihi.ru/2016/12/21/8260