Трефи
Она была цыганкой. И дело даже не в жестких смоляных завитках, тугих и непослушных, не в дерзком взгляде темных, полночных глаз, сокрытых ресничной щеткой. Посмотришь и не оторвешься: затянуло, мочи нет вынырнуть, дышать страшно. Манящий взгляд, коварный, обещающий. Срамно-прямой.
Нет.
Не потому она была цыганкой, что тело гнулось послушным камышовым стеблем под песню походки. И уверенная поступь точеных, обманчиво мягких ступней, еле уловимое, томное покачивание бедер – не потому она была цыганкой.
Когда рассекала слепящей белизной лицо задорная улыбка.
Когда монетные браслеты нестройно звенели на сильных запястьях.
Когда оборчатая юбка начинала плескаться по лодыжкам: обвивая, взметаясь, вновь льнула к смуглой коже.
Пенистая, кружевная, искрометная юбка.
Жаркая, живая, желанная цыганка.
Потому ли она одевалась так, что была цыганкой? Или чувствовала себя таковой лишь среди буйного разноцветья ткани?
Да разве ж важно это. Вот он: взгляд. И кольцо рук на твоей шее. И кудри пахнут дымом костров посреди золоченых осенних полей. И жарко. И страшно.
Она была цыганкой. За её спиной десятки поколений буйного нрава да яростной неугомонной любви к жизни.
Она и память и надежда.
Мудрый взгляд, открытый взгляд. Подернутый поволокой страсти. Жизнь, не ведающая ограничений. Цыганская кровь. Цыганская стать. Цыганская верность.
Она была больше, чем цыганкой – она была женщиной.