Даж написал это стихотворение Халле ещё перед знакомством, не написал даже, а так... записал, оно ему во сне пришло, дело по молодости обычное:
Библейское
Любовь моя, нет выше красоты,
И рук твоих, и плеч твоих чудесней,
Твоя улыбка, волосы твои
Во мне звучат, слагаясь в Песню Песней.
И где он -- тот восход и тот закат,
То средоточье времени ночного,
Где две души над бездною парят
В объятьях откровенья неземного.
Мы -- те, кто жили, те, кто будет жить
Под небесами на земле священной,
Нет вечности без нас, и пусть дрожит
Звезда в окне, как колокольчик медный.
________________________
Сегодня в поэтической контрразведке царило странное оживление: разбирались с любовью. На длинном столе большой лист ватмана, кружки, стрелки, росчерки в разные стороны. Подполковник коротко кивнул Буратино, когда тот с некоторой опаской вошёл. Один из портретов, тот, что с щеголеватой бородкой, перекочевал со стены в кресло, а сам начальник с маркером сосредоточенно ходил вокруг стола, бормотал что-то, иногда резко останавливался и набрасывался с маркером на лист. "Что стоишь пнём, присоединяйся!" Алик подошёл ближе. "Сукин сын, сукин сын!" -- рычал подполковник, "ишь как оно! --
Мои глаза в тебя не влюблены, -
Они твои пороки видят ясно.
А сердце ни одной твоей вины
Не видит и с глазами не согласно... --
сукин сын!" Внутри Алика что-то щёлкнуло, первая строчка выскочила из гортани, заполнила собой всё помещение, отбросила порывом занавески, с треском распахнула форточку, стекло разбилось, полковник внимательно смотрел, маркер в его руке казался языком неведомого злобного божка. Другие строки последовали. Ватман на столе стал пучиться, тлеть и наконец вспыхнул жалким синеватым пламенем, даже огнетушитель не понадобился.
________________________
Кто смеет думать, что глаза прекрасны,
Что звёзды алы, а слова напрасны, --
Тот не вкусил любовного вина.
Куда прекраснее неведомые узы,
Объятья вод, как и молчанье Музы,
Поэзии святая глубина.
Пусть росчерком мелькнёт по небосводу
Звезда любви, и опадая в воду,
Погаснет и исчезнет без следа.
Здесь нет и не было ни слёз, ни сожалений,
Здесь жизнь и смерть сплелись единой тенью,
И лишь Душа одна обнажена.