Я впервые до границ прошел страну
в тот жестокий, в тот четырнадцатый год,
когда прибыл на германскую войну
и помчался на коне на пулемет.
Нам разбить врага хотелось поскорей.
Но встречали нас австрийские штыки.
И от грома орудийных батарей
наша юность разлетелась на куски.
Вспоминаю я и счас, глаза закрыв,
Все, что мне тогда увиделось впервой:
отступленье и Брусиловский прорыв,
и окопную, разъевшуюся вошь.
А потом судьба по-новому пошла.
Вдруг внезапно изменилася тропа.
Вся Россия раскололась пополам,
как раскалывают саблей черепа.
И на новую, на новую войну!
Наши кони проносились по полям.
Я не знаю, кто увел мою жену,
я не знаю, кто соседа расстрелял.
Только жили от боев и до боев,
и рожденное не ползать, а летать
вслед за нами проносилось воронье,
подбирая тех кому, уже не встать.
Я не верил, что остаться жив смогу.
Но судьба меня решила сохранить.
Я очнулся на турецком берегу,
ничего уже не в силах изменить.
И ночами не давала мне уснуть
незнакомая доселе мне беда:
я вторично до границ прошел страну,
чтоб в нее не возвратиться никогда.
И ходил я по Европе, зубы сжав,
под полотнищами чуждых мне знамен.
Сколько здесь я до границ прошел держав!
Сколько видел стран, народов и племен!
Я считал и сосчитать их не сумел,
и шарахнуло, как саблей по башке:
слишком много у страны моей земель,
чтоб все земли удержать в одной руке.
Оттого и остаемся мы ни с чем
и ничто у нас не кончится добром.
Никогда не прекратится звон мечей
между Тихим океаном и Днестром,
не затупятся железные клинки
и не кончатся лихие времена.
Если вырежут друг друга русаки,
из степей придут другие племена…
Я у бога православного спросил:
«Что ж ты слить все воедино поспешил?
Если б было в той России сто Россий,
может, был бы их союз несокрушим?»
Но всевышний ничего не говорит.
А ночами мне мерещится Москва –
горько видеть мне, что гибнет Третий Рим,
точно так же, как когда-то первых два…
конец 80-х