Седой монах переписал
Своей рукой святой миссал,
Поставил в нём последний знак
И начал думать. Думал так:
"Быть может, вскоре пропадут
И монастырь, и весь мой труд.
Лихие нынче времена:
Молва военная слышна,
Раздоры, мор - то тут, то там
Грозят голодным городам,
В церквах молитва не идёт -
Прогневал Господа народ!
Прогневал клир, прогневал мир...
Давид был прав: Beatus vir -
Блаженны те, кто не идут
Туда, где ждёт неправый суд,
Кто не ступал на те пути,
Где ложь и злоба впереди...
А мы - мы первыми пошли,
Народ с собою повели
Туда, к проклятому тельцу,
Придя к постыдному концу.
О Боже, Правый Судия!
Преступно поздно понял я,
Что жил не по Твоим словам,
И эта казнь - по праву нам.
Передо мной - Твои слова.
Моя повинная глава -
Перед Тобой. Суди меня,
Но здесь! А вечного огня
Да минует душа моя,
О, Милосердный Судия!
Твои слова, что я писал
И многократно повторял,
Быть может, кто-нибудь найдёт,
И я надеюсь, что поймёт.
И он возьмёт опять, как встарь,
Святой миссал, войдёт в алтарь,
Святого Духа призовёт -
И Он сойдёт - опять сойдёт!
Но вдруг века не сохранят
Ни наш язык, ни наш обряд?
И сами буквы языка
Сотрут из памяти века?
Тогда... Не знаю, как тогда
Не затеряться навсегда
Молитвам, песням и словам,
Что наши предки дали нам.
Глаголь, глаголица! Глаголь
Доколе ты жива; доколь
Не стёрлись линии чернил;
Доколь тебя не позабыл
Последний чтец твоих молитв
Средь всех раздоров, моров, битв.
Но если вдруг наступит мрак,
К тебе приступит страшный враг,
Кто хочет Тайну осквернить,
Кощунство в храме совершить -
Молчи, глаголица, молчи,
Молчаньем отврати мечи!
Я заклинаю не давать
Себя врагам твоими понять!
Пусть святость Тайны оградит
Безмолвный и безумный вид..."