Она очутилась в глубоком подвале.
Там крысам людей на обед подавали.
Там два сумасшедших точили пилу,
а ноги скользили в крови на полу.
Ах, девочка, в подвале
ты выживешь едва ли!
Достань скорей мобильник и папе позвони!
Но кто с твоим мобильником
расправился напильником?
Да, папа не успеет…
Ну, значит, извини!
Одна в подземелье, в его коридорах,
в его тупиках и ловушках, в которых
ее караулила мерзкая смердь,
чья злоба и похоть страшнее, чем смерть!
Ах, девочка, в подвале
ты выживешь едва ли!
Достань скорее крестик и всех перекрести!
Давай с тобою вместе-ка…
Как, ты не носишь крестика?
И «Отче наш» не помнишь?
Ну, стало быть, прости!
Скорей бы забиться в какой-нибудь нише,
пусть даже пищат там летучие мыши,
и ждать, чтобы вспыхнуло слово КОНЕЦ
и кончился этот кошмарный кинец!
Ах, девочка, в подвале
ты выживешь едва ли!
Закрой глаза и друга спешащего представь.
Ну вот, ты улыбаешься
и тихо просыпаешься –
и видишь: ты в подвале…
и сон твой – это явь.
Истошно стонали заблудшие души,
отвратно воняли протухшие туши,
и мысленно с ними сливаясь нутром,
она понимала: Стокгольмский синдром.
Ах, девочка, в подвале
ты выживешь едва ли –
не следует у пугал идти на поводу!
Ну, сделай же хоть что-нибудь,
в подвале и в притоне – будь!
Не отступай, не бойся.
Мы встретимся в аду.