Когда я был маленький, то больше всего на свете любил играть со своим дедом. Сколько себя помню, никто и никогда кроме него не придумывал таких весёлых игр, не рисовал таких смешных закорючек и не сажал меня к себе на колени, чтобы я «попрыгал на кочках». Так умел только он. От дедушки шло какое-то абсолютное тепло, я чувствовал в нём родное и близкое, как будто, несмотря на разницу в возрасте, мы были с ним той самой «одной крови». Вечно уставшие родители, озабоченные проблемами на работе и конфликтами на почве разногласий, обычно находили время только на то, чтобы потрепать меня по голове за успехи или пожурить за проступки. Дед же всегда был рядом, и даже когда я вёл себя, прямо скажем, по-свински, не повышал голоса. Ему стоило лишь взглянуть на меня долгим пронзительным взглядом тёмно-серых глаз, и я сразу смирял свой пыл. Будучи шаловливым мальчуганом и поистине непослушным внуком, я постоянно искал себя и любил донимать окружающих назойливыми вопросами. От меня уставали буквально все! Некоторые взрослые после того, как я делал очередной финт ушами, мучительно закатывали глаза и с надрывом в голосе произносили: «Какой приставучий мальчик». Я же до сих пор уверен, что они просто не знали ответа на вопрос и хотели скрыть свою глупость. Взрослые очень дорожат репутацией.
Словом, такими были все – но не дедушка. Он терпеливо объяснял мне, чем отличается дворец от замка, почему идёт дождь и отчего нельзя есть много конфет и варенья. Даже малинового. И я как-то с детства привык много фантазировать благодаря его красочным рассказам. Это осталось со мной навсегда – то немногое, что я почерпнул из детства.
Была одна вещь, особенно дорогая моему сердцу – деревянный слон с резным хоботом. Маленький такой, помещался на ладошке. Его вырезал дедушка, когда мне было пять, и подарил на день рождения. Как я тогда радовался! Вертел его так и сяк, нюхал, тёр, как мог исследовал чудную фигурку. А дед улыбался, и по его лицу расползались тёплые морщинки, как маленькие солнечные лучики. И я целовал их и тоже смеялся, потому что был счастлив.
А потом я резко вырос. Не знаю, как это произошло, только игрушки вдруг превратились в ненужный хлам и были убраны на дальнюю полку комода, а с дедушкой я стал видеться очень и очень редко. Он всегда был частью меня и маячил где-то в памяти ярким светлым пятном, но со временем оно становилось всё более нечётким. Я с радостью шагнул во взрослую жизнь, которая на деле оказалась совсем не радужной. Во всяком случае, мне искренне казалось, что я по горло увяз в неразрешимых проблемах, и всё, что происходит в моём новом мире – первостепенно важно. Важнее всего остального. Важнее деда.
Помню, он как-то позвонил мне. Вечером, когда я разгребал свалившиеся, как назло, одновременно проблемы и был уставший и раздражённый. Горькая пилюля, которую я вынужден был принимать ежедневно, пропитала меня насквозь, так что, кажется, ничего доброго во мне не осталось. Я что-то буркнул деду в ответ, в очередной раз подумав о том, как надоело объяснять одно и то же по нескольку раз на неделе. Мне было просто не до него. Ну что я мог поделать? Ведь я же не знал, как всё обернётся впоследствии…
Как-то осенью я уехал по делам в другой город. Я проходил практику от института и чувствовал себя первооткрывателем, который вот-вот наткнётся на никем не раскопанный клад. Меня увлекало то, чем я занимался, и я полностью отдался этому, забыв обо всём другом. Я будто совершенно утратил связь с внешним миром. Раз, сидя на балконе съёмной квартиры, я вдруг замечтался и поддался нахлынувшему ностальгическому чувству. Почему-то вспомнил детские игры, шершавые дедушкины руки и, самое главное, деревянного слона. Я так давно не думал про него! Меня как будто током ударило. По коже пробежали мурашки, и я поёжился. Резко захотелось поговорить с дедушкой, поделиться мыслями, впечатлениями, рассказать о жизни и послушать его мудрые советы. Почему я уделял ему так мало времени? Ведь человека роднее у меня никогда не было…
Решившись, я набрал знакомый номер и стал ждать ответа. Гудки, гудки…томительное ожидание. Наконец сняли. На той стороне провода оказалась – почему-то – мама. Я заподозрил неладное.
- Я хотел поговорить с дедушкой, мам. Можешь его позвать?
- Опоздал ты, сын. Дедушка умер сегодня вечером.
Гудки…
Не думаю, что есть смысл описывать моё состояние после этого разговора. Скажу только, что на следующий день я взял билет домой и улетел первым же рейсом. Мне было противно, тошно и скользко где-то внутри, как будто туда долго и упорно плевали. На самом же деле, плевал туда только я сам.
После похорон я остался в своей старой квартире. Безразличными стали прежние увлечения. Я как будто остыл. С кем я мог поделиться своей болью?
В комоде всё ещё валялись мои детские игрушки. Я перебрал их, вспоминая связанные с ними истории, и нашёл то, что искал – слоника с резным хоботом. Он потемнел от времени, но был всё так же прекрасен, как и пятнадцать лет назад. И даже ещё лучше. И я снова тёр его, нюхал и прижимал к щеке. И мне показалось – всего на секунду – что это жестковатая рука моего деда, пахнущая чем-то неопределённым и безумно родным. И он опять, как и раньше, смотрит на меня внимательно и строго, но в уголках глаз мелькает искорка чуть заметной хитринки.
Я долго стоял и беззвучно шептал «прости», но этого было недостаточно…совсем недостаточно. Я был бессилен, жалок и раздавлен. То, что я утратил, ничем нельзя было восполнить. Всё, что у меня было – это озарившее понимание того, что я теперь должен делать. Слона я повесил на верёвочку и надел на шею. И пошёл к маме, чтобы сказать ей, как её люблю. Возможно, первый раз за двадцать лет жизни.