Винолюбие
Отнюдь недаром, Дагна Дрейка,
нам любо красное вино,
ведь наша певчая семейка
им греется давным давно,
поскольку зимние туманы
над Даугавою-рекой
ворочаются хмуро, пьяно,
как серый бомж на мостовой.
Но я-то помню очи Риги
лет тридцать пять тому назад –
как бы Дануты и Ядвиги
сияющий любовью взгляд.
И дабы встреча не забылась,
я в амнезии стылых зим
багряно-терпкой влаги милость
вздымаю:
не «Чин-чин» – «Сим-сим!»
Я – с Вами вместе, Дагна Дрейка.
А Вы, мне верится, – со мной!
Живи и щебечи, семейка,
где белый шум плывёт от Блейка,
как свет воротника Ван-Дейка,
и где журчит водицей лейка
над грядкой в августовский зной!
2015
* * *
Сентябрь припасает варенье.
кизил багрянеет в тазах.
И горлица стихотворенья
в безоблачных неба глазах
белеет – на взмахе – знакомо
и снова влетает под кров.
Субботнею млеет истомой
теплынь нищеанских дворов.
Курлычет контральто романса
в открытое настежь окно.
А солнечный гривенник шанса
звенит о дворовое дно:
«Верни пятаки побирушке,
себе и вражине прости
охотничью страсть, погремушки
и перья синичьи в горсти!»
Пройдя сентября середину,
главы не сберёг Иоанн.
Но золото, синь, паутину
ещё не завесил туман.
Пируют на лавке ханыги.
А помнишь! – И ты приносил
на пир свой: то строчку из книги,
то каплю бальзама из Риги,
то красный султанский кизил!
Дальняя родня
Эти бардики и краснолюдки
под землёй расцветили сады.
Брызжут искрой курляндские шутки
в расторопше – цветке бороды.
В розе фейса подземного гнома
расцветает усмешки рефрен,
и отваром корней полинома
сдобрен путь к философии дзэн.
Так уж сладилось, нарисовалось,
что из всех латышей у меня
только Дагна и Раймондас Паулс –
хоть и дальних корней, но родня.
Да ещё корешки-краснолюдки,
виноделы глубинных садов,
что в душистом дыму самокрутки
заступают на вахту на сутки –
режиссёрами радужных снов…
2016
На мотив Дагнии Дрейки
(с латышского)
* * *
В фиалках Рига. Молния ветвится
огнём лиловым в островерхих башнях.
Простушка милая, фиалок чаровница
с улыбкой чистой на устах увядших,
хитрюга старая, ты девушкой и феей
проходишь сквозь века. Тебя в разлуке
я снова оживляю, как умею,
и отдаюсь тебе бесстрашно в руки.
И в губы арку Шведскую целую.
Лаская камни, слушая их пенье,
опять в тебя влюбляюсь, молодую,
фиалок фуга, фейерверк цветенья!
* * *
Не льёт. И тишина чиста – до звона.
Просохла площадь, ливень-водолей
утих. И ветер, хмелем напоённый,
весь мусор выдувает из щелей.
И скомканный листок, как лебедь белый,
над мостовой шурша, готов взлететь.
И девочка куском цветного мела
для «классов» на асфальте чертит сеть.
Не суесловь пред тишиной большою.
Всё продано, что можно и нельзя,
давным давно. И, с грошем за душою,
малютка бес смеётся нам в глаза.
* * *
Ливень холодный. Кустарник намокший.
Туман набухает то гнилью, то дымом.
Вроде, зима, а на осень похоже,
и тянет к постели – забыться в незримом.
Сквозь сон по лугам, по цветущему краю
пойти в безымянном, беспамятном звоне.
Но снова туман, забавляясь, играя,
глаза закрывает мне зимней ладонью.
* * *
За окнами дождь, и сквозь хмурые дни
Осень на медной трубе играет.
А в комнате тихой, сквозь пальцы мои,
Лицо и фигура твои оживают.
Так вечно не будет звучать: люблю…
Сгустятся года над любовью.
Но ныне я праздную радость свою
С единственным гостем – с тобою.
А там, будь что будь – во взыскующем дне:
Суд страшный, потопа ли тёмная сила.
Хоть рядом с тобой, хоть в разлуке – а мне
Легко на душе. И светло всё, что было.
Отражённые
Сказанного никогда уже не повторить.
Остаётся только свято слово,
некий обрывок утомлённого времени.
Мой приговор понятен, оглашаю.
Я всегда буду возвращаться в это отражение.
Потому - я не вглядываюсь в воду,
Где твоё отражение грустит без моего.
Чистая шелковистая поверхность, ничего большое,
Только мои мысли, что время от времени
Говорят по-хорватски.
Письмо
Прочитайте ответ: у нас уже зима
Пишет невидимыми чернилами.
Сквозь пальцы неимоверно быстро истекает время.
Капризничает погода, словно весной, но вам
Это знакомо. И ещё вот что:
Это письмо - завещание.
Игры света, игры тумана
Облаков бело-серая линия. Как воды горизонт.
Эта межа всегда было тоньше волоска.
Даже во мне. Ныне всё - что о нас - лежит
Скрытым где-то за гранью взора.
Мы вместе пройдём сквозь ад и спасение.
Наш приют в игре светотеней гобелена.
* * *
Паук-крестовик неустанно
сплетает узор своих кружев.
Меня не обидит он, знаю, -
со мною всё лето он дружен.
Мне жаль страхолюдину-жабу.
Гадюка под сердцем со мною.
Она меня жалить не станет -
мы с ней, как сестрица с сестрою.
Лягушка, моя чаровница!
И мышь подойти ко мне хочет.
Для клятвы о дружбе навеки
язык свой о камешек точит.
* * *
В твоём имени отзываются мои дни,
мои руки, глаза и уши мои.
К имени твоему я припадаю,
как зерно припадает к лону земли.
В твоём имени дни мои отозвались,
мои ночи и летнего утра высь.
В нём вмещаюсь я до малейшего вздоха,
осуждённая, вместе с тобой, на жизнь.
Швы
Мы вместе, моя боль не отдаляет, нет.
Даже свет в графитовых тучах...
Должна ли я выть волчицей?
Время границы между нами разрушит.
А, может, их и не было никогда?
Есть только линия вод - горизонт ночи - печаль.
Мой вой или волчицы - кто может знать?
А твой голос - далёкий, где-то в феврале,
Говорит: - нет, любимая, нет...
Я сплю, сжимая кулаки
Уже целую вечность, сжимая кулаки, сплю,
и ничего, друг мой, в голову не беру свою,
тихо, медленно, тихо...
Жизнь нашу, змей мой любый, держат сны,
вечнозелёный сад, где ангел всегда у стены,
но мечты... в них нету обмана
ничуть. И мечтатель - совсем не в желудке пустом,
мирно стоит, и лишь дружелюбие в нём.
А я намечталась, дракон мой, гаси вдохновенье.
Аглона. Колокол
Я уже колокол в Аглонскм храме.
Возвещаю освобождение от ненависти
и от страха. Я одновременно прокурор и судья
зимы. Выношу приговор: листьям опасть
за сплетни и лицемерие.
Голосом ветра зачитываю - ответа не слышно.
Всё равно слова найду. Как дорогу к храму.
Фреска изморози
Зимние вечера долго падают вглубь времени.
Метель. Приближается Рождество. И нет конца снегопаду.
Всю ту вечность снежит, в которой тебя ожидаю.
Улицы и крыши - всё бессердечно напоминает мне
ту давно уже промелькнувшую фреску.
Рига оделась в снег, а время всё течёт в прошлое.
Сумерки вывесили флаги, белые, словно из тумана.
Я ещё жива в долгом ожидании тебя,
но вечер уже тихо исчез, растаял.
Старый мотив
Здравствуй, осень! Свод поднебесья,
Контуры башен образуют офорты.
В графике города - повозка с неведомой поклажей.
В черни и золоте храмовых стен
Живу, словно в звоннице.
Посохом Пастырь мне знак подаёт,
Зовёт - всё глубже в леса, в осень.
* * *
Горлица у меня в волосах, сокол на плече твоём,
а за нами лицо старика, закрывающее окоём.
Цветы у меня в руках, на бедре твоём смелый меч,
но за нами чело в морщинах, сивая грива до плеч.
Свежесть в моих губах, ямки на твоих щеках.
Но дряхлый облик за нами - неодолимый страх.
Тянемся друг к другу, а впереди чужие глаза,
и крестит нас взором третий, и вянет счастья лоза.
Флаг
Что за подарок судьбы от колыбели?
Что за ступени, ведущие в вечность,
Когда так светится любимый мой стяг,
Тот, что плещется в совести и в крови моей?
В нём белое просвечивает сквозь красное,
Словно луч меча, пронзившего стену.
Слёзы, белеющие среди пурпура.
Лунная дорожка по морю крови.
In Memoriam
"Рим увидеть и умереть" - веско изрёк пророк.
Хватит ли сил прийти к нему, когда дорога длинна?
Дождь звездопада смоет следы, и тихий дальний привет
в море умчится, где над волной новая всходит волна.
Вестник прискачет на тёмном коне, жертву отыщет весть.
"Рим увидеть и умереть". Сыщет средь стен и трав.
Всё уже сказано. И тишина будет царить до утра.
Лишь небеса рассечёт звезда, прямо в сердце попав.
Когда бы все паучки
Какая чудесная осень! Многоцветны деревья,
и не счесть опадающих листьев.
Мои милые паучки... Их много, как грибов.
Паучий Адам и паучья Ева,
В их сетке колышется время,
Дремлет жизнь. Когда бы все паучки
Выткали один гобелен в серых и зелёных
Цветах небес,
Стала бы я медитировать перед ними
Над бренною памятью - наших портретов -
Лицом к лицу.
* * *
Тем утром, где даль туманом умыта,
где будят в нас взоры безлюдных окон,
тянулось лицо моё, слезами залито,
к тебе. Небеса недреманным оком
светились. Земля манила не снами,
но грудью песчаною неодолимо,
грозой напиваясь и солью, слезами.
И в сумерках, в клочьях холодного дыма
проснулась я вмиг... Отринь все заботы.
Мир дому твоему. Забудь про угрозы.
Некому уже уплатить по счёту
за тяжесть и боль прозрений сквозь слёзы.
Мост
Тот мост в тени стен - куда смогу дойти?
Танцевать той дорогой далековато,
Неся слова, зажатые в ладонях.
Произнесённых когда-то - их так мало сегодня.
Видно сквозь кожу и плоть то,
О чём никогда и никому не расскажу.
Отворачивается пустой горизонт,
всплескивает одинокая форель.
Тени на воде - в вечернем свете
Отплываешь ты.
На другой стороне иллюзий
Уже темно. Давно настала полночь.
Никто не нарушает покоя, никто.
Колдуньи и коты на крышах сидят
Вместе с ведьмами... Музыка -
Пётр Чайковский - концерт для рояля
d-moll, op 23.
Кто-то играет, и я слушаю. Остановился.
Слышу тяжёлый вздох.
Выхожу. Пустынные улицы, лишь колдуньи и коты.
Стою, глядя в небо. Падает снег.
Белые лепестки летят на землю,
К моим раскрытым плечам.
Я на другой стороне иллюзий.
И уже не вернусь. Никогда.
В небе и на земле
Под какими облаками ты живёшь?
Иду вдоль плакатов, предрекающих
Конец света.
Это должно быть, как в рок-опере.
Не смерть, не воскресение пугают меня,
Лишь - утрата дороги к тебе
И породнение с пеплом.
Моё сердце - в одной поэтической книжке.
Мы существуем там.
Мы вместе идём на тот край света.
Может, кому-то не дойти до конца - некуда.
Ответит тишина. Есть единственная весть -
Перо мёртвой птицы. Чёрное.
Одна прекрасная свеча
Молчи! Не говори мне, что этого не может быть.
Это станет возможным, ибо взаправду так есть.
Грач на дереве - мишень стрелку - сердце моё.
Тут она спит, возможно, как твоё искупление,
Радость, что должна я показать тебе такую свечу, словно...
Не знаю, должно быть. Возвращаюсь назад - в февраль,
и достаточно. Может, возвратишься и ты, любимый.
* * *
Ряд за рядом - нанизаны в ожерелье бусины слов,
как черника на груди твоей, дьяволица,
как брусника, собранная мной для тебя,
когда мы ещё были с тобою друг дружкой.
Забавляюсь я ныне, но игра моих слов -
желание, одна единая жажда:
чтобы ты, печальница, осталась со мною навек,
ты, эллинская Любовь, дочь тайны.
Заклинание
Под сплетением веток зелёных, и в счастье, и в горе,
Под осенними криками птичьих встревоженных стай,
Под лазурью небесной, под тёмными волнами моря
Вспоминай меня, не забывай, вспоминай.
В черном мраке ночей и в полуденной щедрости света,
Среди праздничных вёсен и в зимнем глухом полусне,
В синих сумерках вдаль уходящего, позднего лета
Вспоминай меня, не забывай обо мне.
Сквозь солёный и горький туман, застилающий очи,
На земле и на небе, и ад постигая, и рай,
В невесомой надежде и в тяжком забвении ночи
Вспоминай меня, не забывай, вспоминай.
Среди глаз золотых одуванчиков в мае медовом,
под ликующий лепет скворцов в расцветающем дне,
И средь ангельских слёз, под сверкающим ливнем лиловым
Вспоминай меня, не забывай обо мне.
Перевёл на русский
Сергей Шелковый