КАМЕНА
Она сидела на краешке огромной полурасколотой вулканической бомбы и болтала узкими загорелыми ступнями. Я вздрогнула. Уже духи острова мерещатся. Сидит этакая, в белой хламиде да на черной каменюге – как на троне. Нет, от жары, наверное, привиделось. Я потрясла головой. Все эти Неа-Камени, Палеа-Камени … Одни каменья вокруг. А всё любопытство моё неуёмное… Наслаждалась бы сейчас этим самым санторинским колоритом в ресторанчике, под кондиционером… С запотевшим бокалом… А тут – в гору да в гору, да ещё в темпе, да всего два часа на всё про всё, не то катамаран отчалит и останешься куковать на необитаемом островке, где даже воды нет никакой. Совсем…
А следующего катамарана может и не быть. До завтра.
– Я не Неа и не Палеа. Я просто Камена. Я здесь давно. Наверное, всегда. Я не помню.
Голос! Звонкий, хрустальный, летящий… Нет-нет: глуховатый, янтарный, грудной. Слова, словно обкатанные морские камушки – округлые, аккуратные, но произносятся чуть с заминкой, перед каждым камушком – едва ощутимая пауза. На обдумывание? Так ещё бывает, когда по дальней связи разговаривают…
– Почему ты говоришь со мной по-русски?
– Разве? Я вообще не говорю, – засмеялась она.
– И почему – Камена? – Во мне очнулся филолог. – «Камени» по-гречески – «сожжённый». Это ведь часть названия островков – Новосожжённый и Старосожжённый, так сказать… В грубом русском переводе. А Камены – это же… Музы! Аониды!
– Сколько слов у тебя! Люди… Они меня развлекают. Их много, все разные, все одинаковые, у всех мысли, все боятся… Никто почти меня не замечает. Только вы – поэты.
– Я не первая? – спросила я зачем-то, ошарашенная абсурдностью ситуации.
Вот так, отстав от экскурсии, взять и набрести среди вулканической пустыни на… топ-модель, одетую по античной моде и утверждающую, что она тут… э-э-э… живёт. Причём давно.
– Ну что ты! Конечно нет. Все эти кифареды… И те, другие, ещё задолго до них…
– Ки… кифареды?
– Я сказала тебе: я здесь давно.
Опять эта странная интонация. Словно бы слово пробуют, проверяют, прежде чем произнести. Как это – «я вообще не говорю»?..
Стройная, лёгкая, она заструилась дымком и возникла на противоположном склоне кратера. Жара. Это всё жара. Я потрясла головой. Но она действительно стояла там, вдали. Так. Немедленно успокоиться и сосредоточиться. «Думай, – приказала я себе, – думай!»
– А на каком языке ты думаешь? – Она смеясь поправила длинные чёрные пряди над точёной шеей и обвела тонкой рукой нагромождение каменных глыб, в котором чувствовались мощь и... изящество?
– Видишь: мои скульптуры. На самом деле абстракционизм придумала я. Тут хорошо думается… Хочешь, покажу мои сады? Конечно, – её голос погрустнел, – это не роща у Капенских ворот, но всё же…
Из последних сил я попыталась сосредоточиться. Как это там…
Ибо от Муз и метателя стрел, Аполлона-владыки,
Все на земле и певцы происходят, и лирники-мужи…
– Ты помнишь! – она рассмеялась, совсем по-детски, и захлопала в ладоши.
Её силуэт темнел в контражуре, расплывался в мареве – кратер был немаленький, но голос звучал совсем рядом. Какая странная… акустика. Да что же это такое вообще?! Галлюцинация – или?.. Или?!!.. «Ти-хо! – приказала я себе. – Паниковать будешь потом. А пока продолжай беседу».
– Покажешь сады – здесь? – Я оглядела чёрно-красный марсианский ландшафт.
– Да, – встрепенулась она. – Мои огненные цветы. Не бойся, не обожжёшься. – Она крутанулась на носках (покрывала затрепетали) и сделала широкий жест, словно собиралась пригласить меня к какому-то удивительному танцу. Кажется, даже и музыка откуда-то издалека послышалась: флейты, барабаны, колокольчики…
На склоне кратера, среди осыпей и щебёнки (на самом деле, это, конечно, были всякие пемзы, туфы и базальты, но на вид – щебёнка как щебёнка, даром что серо-красная) – так вот: там, куда она показала, пронзительно желтели наслоения серы. И над ними, в послеполуденной горячей полумгле, клубился-струился подозрительный дымок. Голова у меня закружилась. Я сделала шаг от края кратера.
А она всё стояла на дальнем его склоне, на самом краешке, да ещё и покачивалась с носков на пятки, этак неспешно. И колокольчики звенели, и флейты пели, и тончайшие драгоценные покрывала всё развевались и трепетали. Даже когда она наконец остановилась. Даже при полном безветрии.
– Боишься? – Она улыбнулась. Далёкая музыка смолкла. – Что ж, не надо. Но ты много теряешь.
Опять этот голос, бархатистый, ласково-равнодушный. Обволакивающий… Глаза мои уже закрывались, тело оседало на кстати подвернувшийся внушительный базальтовый куб. Она что-то запела, резко вскрикивая и отбивая такт босой ступнёй. Песня была дикая и жуткая, как она сама. И такая же манящая. Ни слова непонятно. Видать, на древнегреческом. А может, вообще на атлантидском. Кто её знает.
Но странно: от этой песни в голове у меня яснело. А глаза – о, глаза ВИДЕЛИ. Огненные цветы. Они были повсюду – как я могла их не замечать! Они распускались среди чёрно-серых камней: золото и рубины, пурпур и багрянец, соблазнительно-алый и застенчиво-пунцовый… Они разрастались, меняли очертания, тянулись ко мне, ластились, раскрывая бутоны, и в чашечках у них дрожало нежное пламя… Они были, словно приветливый огонь маяка в ночи, словно перья гигантской жар-птицы, словно поросль счастливых снов… Нет. Не снов. И не счастливых.
В чертогах мглистых Персефоны
граната пламень потаённый… –
вот какими были эти цветы.
Я глаз не могла отвести, вообще ничего не могла, пока не услышала лёгкий смешок за левым плечом.
– Нравится, да? Мои сады не для всех. Если хочешь, я расскажу тебе…
Я обернулась. Когда она успела вновь оказаться так близко? Слишком близко. Сожжённое временем лицо. Не лицо – лик. А глаза… Древнее тёмное пламя. Мрачное пламя, мечтающее вырваться из заточения… Как я могла назвать богиню – «топ-моделью»? Но нет, всё-таки не Камена – Камени.
– Прости. Твои сады прекрасны, но я их недостойна. К тому же, у меня нет времени. Надо идти. Корабль ждёт.
В её глазах мелькнуло что-то… трудноопределимое, как дымок из серной расщелины. Нет, не злость. Жалость?
– Вы, люди, такие… быстротечные. Не можете видеть истинную красоту. Она чересчур величественна, она вас подавляет. Ваши глаза отказываются воспринимать то, что слишком… реально. Но иногда, по отблескам, намёкам, теням вы всё-таки способны воссоздать её. И это меня в вас более всего удивляет.
– Знаешь, меня это тоже удивляет. Мало того, – расхрабрилась я, – мне даже известно древнегреческое слово «эйдос».
Она хмыкнула. Неподалёку покатился и упал в кратер камешек.
– «Нет времени». Но времени вообще нет. Если ты поймёшь эту истину, сможешь приходить в мои сады, когда пожелаешь.
– Да. Спасибо тебе. Но, – спохватилась я, – ты ведь сама говорила: «долго», «давно». Как же это – если времени нет?
Снова этот низкий, медовый, манящий смех.
– Просто не хотела сразу пугать. И пойми – это я благодарю тебя. Ты смогла увидеть. Иногда так скучно… Их много сюда приходит, но они видят только камни. Прощай. Мне было весело с тобой.
И я ушла, не оборачиваясь. Но я знала, что она смотрит мне вслед – дикая, мудрая, огнеглазая. И невыносимо прекрасная.
Камена. Камени. Неа, Палеа…
Я шла по тропе вниз, к морю, и вокруг меня бушевали огненные цветы.
2012, Санторини – Москва
"Неа-Камени и Палеа-Камени - это небольшие необитаемые острова вулканического происхождения, расположенные в Эгейском море и входящие в архипелаг Санторини. На каждом из них расположен кратер вулкана. Остров Палеа-Камени возник из подводного извержения вулкана примерно в 46-47 году нашей эры. Неа-Камени тоже образовался из подводного вулканического извержения, но гораздо позже, в XVI веке". (http://www.rutraveller.ru/place/5803)
Гомер. XXV гимн. К Музам и Аполлону. Пер. В.Вересаева