Убран снег невидимым кем-то. Всю ночь
на солёной черни дорог - ни души, ни звука,
словно умер старый калека, к тому ж - слепой,
но проститься пришли разве только скамья и угол.
Даже ветер ушёл, захлопнув за утром дверь.
Запоздалые листья не знают, куда зарыться.
Воздух пуст - но не пуст от своих потерь,
а от тех пробелов, которым ещё родиться.
В заколоченных снегом окнах не видно лиц -
если, конечно, не принимать за лица
воробьёв, обрушившихся раболепно вниз
на старуху с рукой, в которой им хлеб царь-птицей.
Из-под дымчатой опухоли врастает в ничто Москва.
Голых веток клюка макает себя по крышам -
каблуком по ломкой разрухе стучит зима;
но друг друга они всё равно не слышат.