На девятом этаже

             
Многоэтажки звал девятый ярус,
чужой квартиры модный интерьер.
Две белых спицы, воткнутые в гарус,
огромное окошко без портьер.

Тут всё чужое, но окна безбрежье,
его открытость небу и полям
такую всколыхнули боль и нежность,
забытость чувств и вереницу гамм!

Я птицею, отбившейся от стаи,
к стеклу приникла напряженьем мышц...
Какая лёгкость! Вот уже летаю,
расправив крылья, среди малых птиц.

По праву руку — лес полоской тонкой,
дорожкой в поле кудри ивняка
хранили жилки синие Воронки -
пристанище сидельца-рыбака,

невольника своих страстей рыбацких -
он — не иван, не помнящий родства.
Я шкурным интересом папарацци
в стихи вплетала: живо! жив! Жива!

И чьё-то «тсс!» - не трогайте поэта -
ушла в себя: взгляните на лицо!
Витает в облаках, над полем где-то,
на тонкой лапке светится кольцо...

Оно вернёт её на пир весёлый:
кто окольцован, не меняет путь.
И запах снеди в праздничной столовой
воздушность чувства силился спугнуть.

А я и впрямь над Елькиным парила,
почуяв дух парного молока...
Откуда Дусе доставало силы
носить бидоны после сорока?

Темнело небо. Замелькали звёзды.
Шоссе искрилось фарами вдали.
Космический корабль окошком поздним,
бескрылых отрывая от земли,

увлёк с собой, в неведомые дали...
Под блажь мою притихли голоса.
Со мной друзья нечаянно летали
и трогали руками небеса.

Какая роскошь — звёздная бесшторность!
Какой простор! А город — за спиной
шумит, спешит, гудит  - слепой и вздорный,
а в двух шагах — безмолвье и покой.

Наш тесный круг, не говоря ни слова,
глазел в кристалл магический окна.
И каждый о своём, щемяще-кровном,
ожившем вдруг, как эта тишина.

 23.11.2016 г.