Глава 4. Любечский съезд. 1097 год

Виктор Коротеев
За малыми заботами, большими,               
В походе трудном или в мирных днях
Мозги и душу мысли тормошили
О будущих, сегодняшних делах:
«По два, а ин по три в году сраженья:
То братья вдруг, то половцы ползут.
Одних мечом, другим дать усмиренье
Глаголом, зависти умерив зуд.
Послал Всевышний силу и здоровье,
За сорок мне, седины у виска,
Но разума не взял и хладнокровья,
Для стремени нога ещё легка».

…В седле качаясь, как и вся дружина,
Дорогой в Любеч – цель была пути,
Владимир вспомнил Изяслава, сына,
И горькой болью отдалось в груди:
«Под Муромом убит был в сече лютой,
Олег, двоюродник, войной пошёл,
Гордыне не найдя своей приюта,
Он с нами в мире жить не нужным счёл.
И я, и Святополк просил Олега, –
Приди, урядимся, в покое станем жить,
Что хватит братьям друг от друга бегать
И неприязнь ненужную копить.
Ан нет! Отверг предложенную дружбу,
Послал, сказать нам, убоявшись, - «Нет».
Теперь поблизости, как ворон, кружит,
Высматривая жертву на обед.
«Идти на суд к епископам и смердам?
Я сам себе, - ответил он, - судья».
Озлил он нас вельми таким ответом,
Как личный вызов принял это я.
В итоге был утерян им Чернигов,
Укрылся в Стародубе, как в норе.
Лишиться остального лишь подвигла,
Боязнь не в княжеском сидеть седле.
Олег привык на меч свой полагаться,
И правду им вершить свою и суд.
Втянул Давыда в прю(1), родного братца,
Но не развяжет родственных всех пут. 
Подумал верно, что его обманем
И, как Китляра, смерти придадим -
Тогда невестку бы отдал я на закланье,
Которая в неволе там сидит.
Взывал к нему пустить её на волю,
Для нас утехой бы, голубушка, была.
Зачахнет, ведь, оплакивая долю,
Цветком лазоревым при муже-то цвела...
Но не во всём двоюродник неправый,
Кривить душой не стоит пред собой,
Заветам следуя отцовским здраво,
Олег был должен вызвать нас на бой
И волости потребовать обратно
Свои (отцом когда-то дадены ему),
Я тоже не пошёл бы на попятную,
Наследуя удел по старшинству.

Чем жарче пря, тем ярче её пламя,
Пошёл на Новгород, на сына моего(2),
Второго брата, Ярослава, к драке с нами   
Привлёк и, тут не вышло ничего.
Писал ему Мстислав о мире трижды:
Когда Олег в отместку Суздаль сжёг,
Когда Мстислав его с Ростова выжил….
И он бежал тогда, не чуя ног.
Прибегнул к хитрости, смирившись ложно,
(Мстислав же без дружины почивал)
Врасплох хотел застать и осторожно
На речке Клязьме с войском против встал.
Мстислав в два дня собрал свою дружину,
Ростовцы, суздальцы  к нему пришли,
Я младшего послал, в беде не кинул,
Людей с Белозера немало привели.
Под Суздалем четыре дня стояли
И ждали – кто, осмелившись, начнёт?
На пятый день Олега нервы сдали,
Построившись, он двинулся вперёд.
Мстислав вручил свой стяг Куную(3) 
И правое отдал ему крыло,
Ещё оставил конницу степную,
А сам повёл свою дружину в лоб.
На левом младший бился с Ярославом,
Как кровные враги дрались, сойдясь.
Мстислав теснить Олега стал. На правом
Кунуй пробрался в тыл, поторопясь.
Олег, увидя стяг наш за спиною
И ужасом объятый, побежал.
За ним вдогонку войско остальное,
До Мурома Мстислав их после гнал.
Оставив брата Ярослава в граде,
Олег подался дальше на Рязань
И здесь недолго задержался. Сзади
Мстислав навис, как чёрная гроза.
И в третий раз Мстислав Олегу пишет,
Как крестному отцу,  почти с мольбой,
С надеждою, что тот его услышит
И кончится вражда между собой.
«Не бегай, но проси о мире братьев,
И не лишат они тебя земли.
И лить напрасно кровь людскую хватит,
И с тем к отцу гонца теперь же шли, –
Внушал Мстислав Олегу терпеливо, –
Я тоже за тебя ему скажу».
Прислушался Олег, уняв строптивость.
Надолго ли? Приедет, погляжу.
Но мыслю, он письму скорей поверил
Недавнему, что я ему писал
Господним промыслом для доброй цели,
Поэтому Олег согласье дал
На встречу в Любече, моём уделе.
Поверил, но как видно, не совсем
И смотрит на открытые мной двери
С опаской как войти туда пред тем.
Весь род приедет Ярославов в Любеч,
Пред памятью его мы все равны.
Не чтя завет его, себя мы губим
И землю русскую, а не должны…»
Раздумавшись, князь выпустил поводья
И конь, почуяв волю, тут же встал.
Владимир усмехнулся в ус. «Как вроде, -
Подумал он, встряхнувшись, - спал».
Толкнул не резко пяткой в бок кобылу
И голосом команду ей подал:
«Но! Трогай, милая. Чего застыла?
Уже недолго, я и сам устал».
Слукавил всё же малость князь Владимир,
Не брат причиной новой стал войны.
Давыд не думал вовсе, что отнимет
Град Муром Изяслав и без вины.
Хоть муромчане встретили приветом,
Но Изяслав бесправно занял стол.
И самолюбие князей задето,
Олег же норовист, на руку дерзко-скор.
Он в Муром ехал после Стародуба -
Не выдержав осады, принял мир.
Держался месяц он, но было глупо
Стоять ещё, когда не стало сил.
Хотел с Давыдом ехать в Киев вместе;
(принудили Владимир, Святополк),
А тут догнало чёрное известие
И он озлобился на них, как волк.

Детинца башни видно издалече –
Высокий холм венчали над Днепром.
Они и купол церкви, словно свечи
Стояли, устремившись в небосклон.
Две лестницы с крутой сбегали кручи,
Одна до пристани, другая до воды
Прикрытые стеной на всякий случай,
Когда нагрянет час лихой нужды.
Вокруг холма ютились на подоле
Слободки –  люд посадский мирно жил,
А дальше лес густой шумел раздольно,
Детинец словно по-над ними плыл.
Князь, повод натянув, остановился,
Вздохнул, любуясь видом перед ним.
За сизой дымкой Днепр, струясь, искрился,
Всё было здесь знакомым и родным.
«Никто, а сам, своим произволеньем
Острог построил, церковь и дворы,
Чернигов же вернул, как искупленье,
Чтоб не затягивать семейные узлы.
Пускай владеет, время образумит,
Поймёт, возможно, – «наше» и «моё»
Останется на этом свете втуне,
Что аще одного в ум не возьмём:
Земля святая Русская – вся наша
Какой бы частью кто здесь не владел.
И мы - кто правит ей и тот, кто пашет -
Всю жизнь о ней обязаны радеть».
Впервые, может быть, на слове «наше»
Владимир обострённо ощутил
О чём при встрече братьям нынче скажет,
Чтоб с прёй покончив, землю защитить
Свою от нечисти степной поганой
Что лезет отовсюду как сорняк,
Навек отбить желание у ханов
К набегам.  Русь собрать в один в кулак.

Поехал в Любеч загодя дня за два -
Устроить надо всем князьям постой,
Хотя умом, однако, предугадывал,
Что встреча братьев будет непростой.
Олега встретил Мономах без свиты
При въезде в крепость. Выказал почёт,
Но в меру сдержанно и нарочито
В приветствие не вкрапливая мёд.
Сойдя с коня, Владимир руку подал
Олегу первым. Трижды обнялись;
Двоюродник обычаю в угоду,
Владимир – так подсказывала жизнь.
Родным Олег считался лишь по крови
И братства не случилось промеж них,
По смерти Всеволода новые условия
Свели врагами в стычках лобовых.
Приехал в Любечь князь Олег последним,
Расспросов сторонился и бесед
О драках за Чернигов прошлолетних,
Оставивших в сознанье горький след.
Но с ним об этом, как по уговору,
Никто из братьев речи не завёл.
И глаз от всех Олег не прятал долу
И сел без паники, как должно быть, за стол.
Обида на Владимира таилась
В заулках его пасмурной души.
Проснувшись, снова мрачно ворошилась,
Ничем не мог её он заглушить.
Желанье было первое: «Не ехать!
Как в прошлый раз сослаться на недуг.
Поняв, уловку эту встретят смехом, -
Помыслил он, - воспримут как испуг».
В часы нечастые уединения
В нём память пробуждалась и тогда
Сидел в задумчивом оцепененьи,
Прокручивал ушедшие года.
«Судьба, за что же так не благосклонна
Ко мне ты? - спрашивал её порой, -
Ещё недавно был почти у трона.
И что же? Ни наследник, не изгой».
И падал он, подняться вновь пытался -
Упорству мог завидовать любой.
Шёл к цели и нисколько не стеснялся
В тех средствах, что бывали под рукой.
Побыл в плену у греков. Не томился.
Хазары сдали — давние враги его.
На остров Родос сослан, там женился.
Спустя три года был у берегов,
А там Давыд и Володарь — изгои,
Но дядей был Олегу их отец.
И здесь он не нашёл себе покоя,
Хазар-евреев резал как овец,
И братьев выгнал с руганью и бранью,
Косоги ему, ясы помогли
И половцы со всем к тому стараньем
Да так, что реки крови там текли....
В Тмутаракани жил довольно долго,
На Русь пошёл с раскосою ордой;
В своей дружине видел мало толка
В борьбе-войне за свой удел  родной....
«А помнится совсем-совсем иное,
Как чехов(4) били мы плечом к плечу,
Но ненависть теперь меж нас стеною...
Что дальше будет — думать не хочу!
Как крёстным стал Мстиславу, его сыну,
Пусть редко, но сидели за столом...»
И прошлое опять потоком хлынуло,
Досады подымая к горлу ком.
«Мы оба молоды в то время были,
За спинами отцов, как за бронёй,
Хотя уже тогда имели свои крылья,
И каждый жил отдельною семьёй».

...Все прибыли к назначенному сроку
Князья, потомки Ярослава, как один.
И даже тот, кто из земель далёких -
Успел, со всеми рядом здесь сидит.
Сперва молебен отстояли честно,
Вёл службу Николай, митрополит(5).
Затем все конной кавалькадой тесной
Спустились вниз. Был стол уже накрыт.
Шатры раскинули в тени дубравы,
Почти на самом берегу Днепра.
А Святополк, как старший среди равных,
Воссел почётно во главе стола.
Подняли братину, пустив по кругу,
Пригубили хмельного по глотку
За здравье всех и каждого. Друг другу
Желали многих лет на их веку.
И пред глазами было всё застолье,
И слуги вовремя меняли всем еду....
Владимир пил и ел, как все поколе,
Блюдя гостеприимства череду.
Хорош был стол, Владимир постарался,
В достатке было кушаний, питья,
Неровный говор гас, то разгорался,
Не в праздный час сидели здесь братья.
Он долго убеждал князей приехать,
Подумать обо всём, откинув страх
И недоверье, что лежат помехой
В мозгах, мешая, сделать этот шаг.
Но будет каждый князь с дружиной,
С другими равной по числу мечей
И встанут, уговор был, перед тыном,
За крепостью в дубраве — там вольней.
И ехал каждый со своей надеждой,
Свою хотелось выгоду извлечь,
А, что до бед чужих, со степью порубежных...
Себя бы постараться уберечь!
Князь исподволь оглядывал сидящих,
Встречаясь взглядом, глаз не воротил,
А слушал со вниманьем говорящих,
Но малый отклик в сердце находил...
Владимир ждал, что скажут остальные,
Уверен сам был: «Старое ломать
И, как Гордиевы узлы тугие,
Не мудрствуя, придётся разрубать»
...Поднялся Святополк, ещё взял слово,
И гуд  сидящих тут же приутих:
«Поднимем, братья, чарки наши снова,
Отцов помянем, прадедов своих».
И братина опять пошла по кругу
И пили мёд, облизывая ус,
Застолья гомон лёгкий плыл над лугом,
А воздух ароматами был густ.

За ним Владимир, тоже молвил слово,
О том, что было в думах у него,
О времени нелёгком и суровом,
Зачем они все здесь и для чего.
С поклоном поясным князьям, боярам,
Митрополиту Николаю   до земли,             
И начал речь свою с сердечным жаром
Да так, что те не слушать не могли:
«Тревога и печаль за судьбы наши
Толкнули, братья, вас позвать сюда,
Держать совет, послушать, кто что скажет
Друг другу, но для пользы, не вреда.
И плачет Русская земля вся наша
От злобы лютой, алчности, войны.
Не так мне половец сегодня страшен,
Как распри бесконечные меж ны(6).      
Ослепли все, погрязнув в смертных спорах,
И старших не спросив, мы чиним суд
За малое и смердов грабим, сёла,
И тащим, что достанется, в свой кут.
Язычники ль над нами не смеются
И, руки потирая, в нас плюют;
«Пускай князья все насмерть перебьются,
И нам останется не меч для них, но кнут».
Себя мы губим, люди сиротеют,
А пустыри, как бельмы на глазах.
Враги так только могут, лиходеи!
Мы лучше ль их, пуская землю в прах?!
Растоптаны заветы Ярослава,
И завистью пропитан княжий род,
Вельми подумать нужно всем нам здраво
И жить как нынче здесь решит народ».
Глаголил князь, себя не обеляя,
Наполнив болью искреннею глас.
Сердца  ли всех услышали, внимая?
Об этом мы узнаем в скорый час.
Повисла тишина, князья как онемели,
В ушах звенела правда как набат...
Боялись ли её они? Хотели?
На это был у каждого свой взгляд.
Очнулся первым  Святославич старший,
Упёрся взглядом в князя и изрёк:
«Но ты, Владимир, мне Чернигов сдавши,
Лишь после драки сделать это смог.
Я в Стародубе сам прибегнул к миру,
Чтоб кровь напрасную ещё не лить.
И тут тебе я, князь, опять немилый,
Берёшься снова всех подряд учить.
Почто наслал ты сына на Давида?
Мне кто-нибудь ответит или нет?
Молчишь? У каждого своё корыто
И ты несёшь не меньше братьям бед.
Ведь был же уговор у Стародуба
Приехать в Киев вместе с братом нам.
Ты козни против начал строить глупо,
Сейчас святошей стелешься к ногам».
Поднялся ропот, каждый порывался
Сказать о наболевшем, о своём,
Кто против был, а кто-то соглашался
С Олегом, судя по себе о нём.
Митрополит поднялся надо всеми,
Воздел персты, взывая к тишине.
Улёгся постепенно гвалт на время
И птичье пенье стало слышно в стороне.
Негромко, внятно, в голосе с напором
Митрополит припомнил все грехи
Олеговы. Как тот покрыл позором
Себя в делах неправедных земных:
«Ты трижды приводил к нам косоглазых,
Надеялся на помощь их. Взамен
Им землю на грабёж сдавал. Ни разу
Ты против них не встал у наших стен.
И кто бы мог снести твоё соседство,
Когда ты есть до пяток местью одержим?
Одно и было только против средство,
Что, как проказа, всеми стал гоним.
Пришёл бы с покаяньем как просили -
Главу повинную на плаху не кладут.
Глядишь, и люди бы тебя простили,
Когда все вины им принёс на суд.
Напраслину на князя зря возводишь,
Ему как никому из вас пришлось
Землицу Русскую беречь. В народе
Любим зело. Завидуешь небось?
Чернигов сдал тебе по доброй воле,
Вложил в него поболе твоего
Уменья, сил пока ты жил в притворе
У Комнина Алёшки(7) самого...»
Князь вздрогнул от укора, колко глянул
В зрачки митрополиту, не смутясь,
И молвил: «Предпочёл бы плен аркану.
Не зрю в твоих упрёках с делом связь».
Но тот продолжил словно не заметил:
«Вы не о том, сыны мои, ведёте
Здесь речь и стрелы мечете не в цель,
В трудах с молитвой и солёном поте
Вам строить Русь, не склок мотать кудель.
Вы детям что оставите и внукам?
Смердящие развалины, пустырь?
Но вас Господь избрал земли порукой,
Для всех Он путеводный поводырь, -
Пенял князьям, стыдил, не разбирая, -
Сердца смирите, к Богу обратив,
А нехристи вокруг гуляют стаей.
Вы думайте, момент не упустив!
Давно порядок дедов был нарушен,
Отцы начали прю и вы туда,
И с каждым разом делается хуже,
И ширится бездумная вражда.
Ты, Святославич, меньше возмущайся,
Отец твой в Киеве как занял стол?
Напомнить? С братом больше не тягайся,
Не нужно нынче никому котор, -
Ещё раз пастырь осадил Олега,
Упрямство зная и заносчивость его,-
Не ставят лошадь позади телеги,
С отца пошла неразбериха твоего...»

«Не мой отец, а Всеволод нарушил
Завет, прогнав меня в Тмутаракань,
Отнял Чернигов.... Но тебя послушать -
Вы праведники, мы с Давидом дрянь.
Но кто из вас помог вернуть владенья?
Никто! Ни словом веским, ни мечом.
Ефрем(8), покойный, тоже к сожаленью,
Как пастырь, оказался не при чём...
И ты, князь Святополк, из всех нас старший
Почто не блюл порядок на земле?
Когда стол этот Киевский занявши,
Что сделал, чтоб удел вернули мне?
Которы испугался с Мономахом?
А зря. Прочней стоял бы на ногах,
Он мыслит за тебя и нас, с размахом,
А ты живёшь и правишь как в гостях.
И хватит, обвинять и препираться,
Изнанку жизни прошлой ворошить.
На что-то нужно всё-таки решаться,
Чтоб жизнь свою дальнейшую вершить» -
Не выдержал Олег и возмутился,
Прервав митрополита. Тот смолчал,
Потом продолжил строго. Научился
Терпению и не рубить сплеча.
«...Обида вам в дороге не попутчик,
Советчик в деле тоже никакой,
Господь даёт надежды в руки лучик,
Смените гнев на милость и покой».
И все кто были, сникнув, присмирели;
Их пастырь словом правым охладил,
Пожар не вспыхнул, искры не летели,
Он, взглядом смерив, всех миротворил.
«Темнеет. Утро вечера мудрее, -
добавил вслед, - закончим разговор,
А завтра, станут головы светлее,
Продолжим, помолясь, нелёгкий спор».

Два дня прошли у них в горячем споре,
Ломали головы: «Как дальше быть?»
Уступки сделать даже в малой доле -
То, значит, тряпкой на весь свет прослыть?
Сплелись в клубок обиды, притязания
И ложь, и правда, родственная смесь,
Замшелые семейные придания,
Найдёшь что хочешь, покопавшись, здесь.
Но жить как прежде стало невозможно!
Полвека распри давят как ярмо,
В межкняжьих отношеньях грязно-сложных.
Сыскать в них трудно доброе зерно.

Князь Киевский был властью озабочен,
Что таяла, как старый снег весной,
Что стол свой княжеский не смог упрочить....
Немалою был сам чему виной.
Отказ князей на съезд приехать в Киев,
Но в Любеч, внятно дал ему понять,
Что сила и влияние былые
Слабы и трудно будет их поднять.
Союз лишь с Мономахом Святополку
Лицо, давал надежду, соблюсти.
Поэтому князь Киевский так зорко
Глядел, чтоб ничего не упустить
Из споров, мнений, на Владимира с оглядкой,
Ведь тот подвиг князей созвать на съезд,
И влёк к себе людей умом и хваткой,
И принципам своим не шёл вразрез.
Завидывал и втайне ненавидел,
Но что, слабеющий, он сделать мог,
На троне Киевском сегодня сидя.
Встать в позу сильного? Себе не впрок.
А думать приходилось им обоим
И не был в стороне митрополит,
Глагол вели втроём промеж собою... -
Свеча подолгу за полночь горит.

Дня третьего, в четыре пополудни,
Сошлись князья в палате за столом,
И после споров всех и многотрудных
Нашли согласье общее в одном:
«Оставить волости наследные за ними
Какие есть отныне навсегда
Во всей их родословной линии,
Чтоб прекратилась мутная вражда».
Князь Святополк, в руке держа пергамент,
Итоги самолично огласил,
Князья, что числились вчера врагами,
Теперь за дружбу всех: и ел, и пил.
Достались Святополку - Киев, Туров,
Владимиру - Смоленск, Переяславль
И Новгород с Ростовом. Балагуру
Василько - стол червенский Теребовль,
А Перемышль-град - брату Володарю.
Чернигов - Святославич взял Давид,
За козни Северу(9)- Олегу дали,
Их третий брат(10)- за Муромом глядит.
На том и порешили , согласившись,
И клятвенно приложены уста
К кресту с распятием. Князья простившись,
Разъехались в тот день же по местам.
Так выход найден был на диво просто,
Он, как клинок, рассёк сплетённые узлы,
Которые вязались долго, розно(11),
Но кажется, что выбрались из мглы.
_________________________________
1. Пря  -  раздор, ссора, тяжба, спор, борьба, состязание
2. Мстислав 1076-1132 годы
3. Кунуй - половчанин.  В 1097 году в битве Мстислава Владимировича и Олега Святославича командовал правым крылом Мстиславова войска и нес Владимиров стяг.
4. В  1076 году  помог польскому  королю Болеславу
5. Киевский Митрополит
6. Ны - старосл. - нас
7. Комни;ны (греч. ;;;;;;;;), реже Комнены, Компины — византийский аристократический род и императорская династия, правившая в Византии в 1057—1059
8. Митрополит Ефрем (XI век) — митрополит Киевский (1054/1055 — 1065)
9. г.Севера-отсюда название Северская земля
10. Ярослав
11. старосл. - каждый по себе