А может быть и не сказка:
Был случай в дороге со мной, не пойму –
Был трезв я, а здрав и поныне,
Там кони примчали в избушку одну,
Сейчас нет её и в помине…
Январская стужа и храп лошадей
И вьюги ночной завыванье,
В убогой избушке согреться скорей,
В оконце скупое мерцанье.
На шум, отворившись прискрипнула дверь
И тёплым с порога пахнуло,
Ты можешь не верить, а хочешь поверь –
Там сгорбился кто-то понуро.
И взгляд её в свете горящих свечей
Был скорбным, а вид отрешённым,
Ко мне ни вопросов, ни праздных речей,
Лампада в углу не зажжёна...
С мороза не понял, куда я попал,
А свет всё сильней разгорался,
На лавку присел, как убит наповал,
Вдруг бой… барабанов раздался!
И мерно гудящий, как грохот литавр,
Откуда-то звук навалился,
А в печке котёл и за ним кашевар,
Огонь не горел, а дымился.
И чад из-под пода и свет поредел
И горечью серы запахло,
В углу, где икона, там филин сидел
И всё здесь давно уже затхло.
Я крест всё хотел на себя наложить,
Знамением крестным отбиться –
Рука, как отсохла, не стала служить,
И сердце едва суетится.
Душа, словно в пятки, навеки ушла –
За все мне грехи здесь воздастся,
Пытался вскочить я: «Была, не была…»,
Но вдруг, как приказ, мне: «Остаться!»
То голос скрипучий старухи с клюкой,
Беззубым мне ртом улыбалась,
Своею костлявой с подагрой рукой
Погладить меня собиралась…
Огонь разгорелся, исчез кашевар –
Варилось какое-то зелье
И странно: уже не изба – будуар
И боль в голове, как с похмелья.
«Ты суженым мне хоть побудь одну ночь,
Не брезгуй мной, гость запоздалый…», -
Шептала старуха, отбросила прочь
Клюку и халатик вдруг алый
Откуда-то взялся под низом тряпья
И змейка впилась ей в запястье:
Глаза – изумруд, серебро – чешуя,
Кольцом завилась, как в ненастье.
Неведомой силой в клокочущий чан
Нас бросило там со старухой.
И, странно опять, но какой-то дурман,
И гул монотонный над ухом...
А чан без жары и не страшен ожог,
Я стал лет моложе на двадцать
И мысли шальные, прости меня Бог,
И здесь я решил задержаться.
Но чудо одно не приходит с лишком –
Явилось, как в явь сновиденье:
Осьмнадцать не боле и кровь с молоком
И стать и лицо – загляденье.
Глаза – изумруд, и струятся ручьём
И золотом пряди спадают
До бёдер и ниже и также кольцом
Запястье змея обвивает.
Коснулась рукой, провела по щеке
И, снизу, в глаза заглянула,
Прильнула к груди и, как рябь по реке:
«Мой суженый…», - тихо шепнула...
И страстно и нежно уста вдруг в уста,
В горячем слились поцелуе,
И ночь понеслась за верстою верста,
И силы и соки воруя…
Очнулся. Вновь день занимался опять,
А кони уж били копытом,
Глаза приоткрыл – на скамье, будто спать,
Я лёг полушубком прикрытым!?
Старуха с клюкой пожелала: «Пути…»
И взгляд изумрудный прорвался…,
Всё тело болело, скорее уйти…,
И храп лошадей раздавался.
Прикрыться от снега и ветра в глаза
Тулупчик старухой ссудился,
Дорога катилась к закату и за
Тулуп я рукой ухватился…
Скрипели полозья и ржанье коней,
Вдруг – что-то в тулупе блеснуло:
Глаза – изумруд, золотая..., на ней
Чешуйки сребра и свернулась
Змея что с запястья в браслетик витой,
А взгляд, её глаз, незабвенный.
Была ли та ночь, что случилась со мной,
В избушке необыкновенной?!
И был ли то сон иль была всё же явь –
Я сам до сих пор всё гадаю,
Но змейка-браслетик и память моя...
И был ли то сон? Я не знаю!