Ваше величество
Юрий Яесс
Ваше величество
Тьмою здесь всё занавешено
и тишина, как на дне...
Ваше Величество, Женщина,
да неужели - ко мне?
Тусклое здесь электричество,
с крыши сочится вода,
Женщина, Ваше Величество,
как Вы решились сюда?
Б. Ш. Окуджава
Ваше Величество - женщина милая,
Кто наградил тебя высшею силою,
Кто устоит перед глаз твоих стрелами,
Пламенем губ и ланитами cпелыми?
Яков Вортсман
Ленинград Санкт-Петербург 1965- 2016
Моя мама, сколько я помню, всегда ужасно боялась ночных звонков. Ей сразу казалось, что звонок непременно связан с тем, что стало плохо бабушке. Вероятно, подсознательно, эта ее опаска передалась и мне. Я до сих пор не люблю, когда ночью звонит телефон, хотя, к сожалению, моих родителей уже давно нет и вроде переживать особо не из-за чего.
Я посмотрел на часы, висевшие на стене над пианино. Было четыре утра. Ночь – не ночь, но и еще не время для телефонных разговоров; еще очень хотелось спать, тем более, что рядом со мной мирно посапывала Лизка – Елизавета третья, как я ее называл. Она не давала мне уснуть, наверное, часов до двух, хотя, надо сознаться, что я и не сильно сопротивлялся, а точнее не сопротивлялся совсем. И вообще, если честно, то еще неизвестно, кто кому не давал уснуть. Поэтому назойливо тарахтящий телефон вызывал одно- единственное желание – встать и раскурочить его так, чтобы он уже никогда не вздумал даже звякнуть. Но для этого надо было встать и выйти в коридор, так как квартира у нас была коммунальная, а телефон, соответственно, коллективный.
Кончилось это тем, что встала соседка из комнаты напротив – Елена Станиславовна и сердито забарабанила ко мне в дверь:
–Юра, это тебя. Ты скажи своим друзьям, чтобы не звонили в такое время; мне завтра, уже сегодня на работу, а я буду как выжатый лимон после такой ночи.
Тут уж деваться было некуда и, натянув на голое тело треники, я вышел в коридор. Извинился перед соседкой – полной дамой средних лет с одутловатым от постоянных пьянок лицом и мощным выхлопом вчерашнего застолья. Они с мужем пили вдвоем, причем каждый день/ Иногда приходили какие-то их друзья, и тогда Витю – мужа Елены быстро доводили до такой кондиции, что укладывали на пол возле кровати, а на кровати Елена Станиславовна по очереди принимала «ухаживания» гостей. У них была дочка. Тоже Лена – симпатичная и, на удивление, очень порядочная девушка шестнадцати лет, на которую я давно кидал голодные взгляды, но,помятую старое правило: «Не имей, где живешь, и не живи, где имеешь», - не позволял себе никаких вольностей по отношению к Елене младшей, хотя она довольно часто была вынуждена удирать ко мне, спасаясь от разгула в своей комнате.
Взяв телефонную трубку, я уж было приготовился, не стесняясь, отматерить неизвестного звонящего, но не успел даже рта открыть, как по фоновым голосам в трубке, по звонкам, которые слышались в помещении, где стоял телефон на другом конце провода, мне стало ясно, что звонят из помещения дежурного по городу, а значит, на том конце не кто иной, как Геннадий Алексеевич Балушкин, Генка Балушкин – оперативный дежурный по городу Ленинграду, майор милиции и мой давний хороший товарищ, не один раз выручавший меня в разнообразных ситуациях, с которым была выпита не одна бутылка и разбита не одна физиономия. Генка просто так звонить не будет, я старался поскорее вылезти из сонного состояния.
–Да, слушаю, это кто?
–Конь в пальто! – Гена редко позволял себе мат в «эфире», но неожиданно он крепко выматерил меня.
–Гена. что случилось, ты знаешь, сколько сейчас времени? Ты мне всю квартиру на уши поставил: ты же знаешь, что у меня коммуналка. Генка выматерил меня еще раз – значит, точно, что-то случилось.
Геночка, дорогой, объясни мне в чем дело, ради бога.
–Вот про бога лучше не надо, он здесь ни при чем, Казанова хренов.
У меня лежит на столе оперативная сводка, в которой сказано, что на британскую плавучую школу «Неваса» к моменту отплытия не вернулась одна из воспитанниц, проживающая в каюте номер 605, несовершеннолетняя по законам Королевства, семнадцатилетняя Элизабет Тэйлор. Ее соседка по каюте и ближайшая подруга утверждает, что Элизабет еще позавчера, сразу по прибытии в порт, сойдя на берег, была прямо у трапа встречена молодым человеком, с которым они познакомились еще в прошлом году, во время предыдущего визита плавучей школы в Ленинград, что зовут его Георг, но только по-русски. Тебе это ни о чем не говорит, жуир дремучий? Ты случайно с этим Георгом не знаком?– И Генка уже в третий раз покрыл меня отборным матом.
–Гена, кончай на меня наезжать. Что, собственно говоря, произошло? Ну, опоздала девочка на рейс, ну вылетит потом самолетом, у нее есть кредитная карточка и все документы при ней, в том числе и паспорт гражданки Великобритании.
–Дубина, ты дубина! Гена уже почти орал, и хотя трубка, разумеется, гасила громкость, но, зная майора, я понимал, что чего-то не догоняю.
–Ты дурак или только прикидываешься? У меня официальное заявление о похищении несовершеннолетней иностранной гражданки и распоряжение руководства, которое тоже было разбужено среди ночи, немедленно найти девушку и похитителя.
–От кого заявление?
– От дежурного сотрудника их консульства в Ленинграде.
Это уже было серьезно, на такие заявления нельзя было не реагировать. А Генка – гигант, в принципе, за десять минут дело раскрутил, обнаружил и виновника, и украденного ребенка. Хотя назвать Лизку ребенком язык не поворачивался.
Интересная, кареглазая, но рыжая, как ирландка или валлийка, с многочисленными неяркими вкснушками на прелестном носике, на точеной шейке и там, куда не каждый сможет проникнуть взглядом, поскольку лифчмк мешает. Лифчик, кстати, был не меньше третьего номера – это именно то, что мне всегда больше всего импонирует в женщинах, но размер и вес не мешали ее достоинствам с гордостью смотреть вперед, а не вниз, как зачастую бывает у женщин даже с меньшим бюстом. Соски всегда, словно, пытались прорваться сквозь одежду и были заметны невооруженным глазом. Ушки были маленькие, но немного оттопыренные, что создавало странное впечатление какой-то неправильности, но это впечатление быстро исчезало, когда взгляд постепенно привыкал и они уже не казались такими торчащими. Ростом Элизабет была чуть выше меня, но поскольку она не носила ничего на каблуках, то эта разница не была столь уж явной, чтобы меня или ее смутить. А на горизонтальной плоскости это и вообще нивелировалось полностью. Ее рыжие очень длинные волосы обычно были заплетены сзади в короткую косичку, которая заканчивалась «хвостом». Такое сочетание заплетенных и распущенных волос было неожиданным и привлекало внимание. Рыжие, под цвет волос брови выглядели словно нарисованные, а неожиданно черные, как квадрат Малевича, ресницы резко контрастировали по цвету со всей остальной внешностью.
По поводу своих ресниц, Элизабет всегда радовалась:
–Представляешь, была бы беда, если бы они тоже оказались рыжими. Такой туши я даже не встречала никогда.
–А я читал, что где-то в Азии, кажется, в Корее или в Тайланде делают разноцветную тушь: возможно, правда, это не промышленное производство, а домашнее. Думаю, что тебе бы пошли к рыжим твоим волосикам персиковые или даже лавандовые ресницы.
–Да, оригинально было бы. Но в продаже таких я не встречала даже у нас.
Мы с Элизабет действительно познакомились год назад, когда нам поручили организовать досуг и охрану учащихся английской плавучей школы. Назвать Лизку красавицей я бы не рискнул, но она была самой яркой, самой выделяющейся среди прочих британских школьниц этого теплохода. Подобные плавающие школы периодически заходили в наш порт: кроме Невасы были еще Дунера, Девония и еще парочка теплоходов поменьше, которые весь учебный год плавали по морям и океанам от страны к стране, от города к городу. Учащиеся грызли гранит во время переходов, а затем имели возможность ознакомиться с жизнью разных стран и народов во время одно-двухдневных стоянок. Я положил глаз на Элизабет сразу, выделив ее из толпы подружек, и уже в первый день мы с ней просто сбежали из экскурсионного автобуса, и я всю ночь водил ее по Ленинграду, пытаясь как-то своей эмоциональностью заштопать пробелы в знании английского и даже пробовал переводить ей стихи о городе. Она смеялась над моими потугами, но утром, когда я привел ее в порт, благодарно позволила целовать себя в губы, которые оказались очень мягкими, теплыми и вкусными. А потом закинула руки мне за голову, прижалась всем телом и заявила:
– Мне у вас понравилось, я бы, пожалуй, не прочь еще немного здесь побыть.
Но в полдень теплоход отчалил, и в течение года Элизабет слала мне открытки с видами Лондона, на которых она сокрушалась, что мы так быстро расстались, не успев даже толком узнать друг друга. В этом глаголе «узнать» было столько намеков, что не приходилось ни минуты сомневаться в истинном его смысле.
И вот в этом году «Неваса» снова пришвартовалась у шестого причала морского порта и разумеется, я снова стоял у самого трапа, пытаясь сквозь заслон погранцов приблизиться к выходящим школьницам. Элизабет появилась в роскошном летнем сарафанчике на узеньких бретельках, который, в принципе, не подразумевал возможности ношения под ним никаких бюстгальтеров. Да ей это было и не надо. Ее бюст не нуждался в поддержке. Она сбежала по трапу, увидела меня и расплылась в радостной улыбке. Затем, ни на мгновение не замедлив своего движения, она раздвинула грудью шеренгу пограничников, пройдя сквозь их заслон, как наступающий на полном скаку тяжелый конный рыцарь, вероятно, проходил сквозь защитные ряды пеших крестьян или горожан, пытавшихся преградить ему дорогу. Приблизившись вплотную, она как и год назад, обняла меня и прошептала на ухо:
– Пришел, не забыл, я рада!
Потом к нам приблизилась еще одна девочка – бледненькая блондиночка с необыкновенно большими и выразительными глазами. Правда, кроме этих глаз взглянуть было не на что – ни рожи, ни кожи, разве что только очарование молодости.
–Это моя подружка, мы с ней делим одну каюту, и у нас все общее.– Лиза снова приблизилась к моему уху и продолжила мысль: – Но тебя я ни с кем, в том числе и с ней, делить, не намерена. Ты – только мой, если не возражаешь, конечно.
Поскольку я не возражал, то мы снова уехали из порта вдвоем, не дожидаясь подачи автобуса.
Я повез ее на «Метеоре» в Петергоф, где мы бродили до вечера между скульптурами и фонтанами, а потом забрели куда-то в сторону от парка на пустынный уединенный каменистый кусок берега, отгороженный от парка большими деревьями, кустарником, дюнами и серо-красными гранитными валунами. Волны залива лениво накатывали на берег, шелестя галькой, ни звука не долетало из парка – уже начинало слегка темнеть, хотя белые ночи были в полном разгаре ( кажется, это называется навигационными сумерками, которые иногда бывают в период белых ночей в Ленинграде, который, в принципе, находится немного южнее, чем зона устойчивых «настоящих» белых ночей).
–Ну, что, купаться здесь можно – вода не отравленная? У нас говорят, что в Союзе все водоемы отравлены сточными водами и промышленностью. Лиза вопросительно смотрела на меня.
– Мы в заливе купаемся без опаски, но у меня нет плавок, я не предполагал, что они понадобятся.
–Подумаешь, плавок у него нет! Думаешь, я не знаю, что вы, парни под плавками скрываете, – она хитро подмигнула и добавила: – У меня тоже нет купальника, так что мы с тобой в равном положении.
Не мешкая ни секунды, она скинула с плеч бретельки сарафана, повернулась ко мне спиной и потребовала
–Расстеги пуговку у шеи.
Надо признаться, что руки у меня немного дрожали, но я справился с задачей. И сарафан просто упал на траву. Затем на него сверху упали и трусики, и я удостоверился, что рыжий был ее натуральным цветом и впервые увидел то, о чем только читал в зарубежных журналах - художественную стрижку внизу живота.
Разумеется, я не мог не поцеловать этот животик.
–Давай, скорее раздевайся тоже, а то холодно так стоять. – И мы рванули в залив и купались, пока не посинели губы и пока зубы не стали выстукивать то ли «Танец с саблями, то ли – «Боже, храни королеву». Потом мы долго отогревали друг друга теплом собственных тел, целуясь прямо в воде, пока не замерзли окончательно, и Лизавета, скромно потупив глазки, не спросила:
–Слушай, а ты не знаешь более подходящего места для продолжения наших обнимашек? Чтобы было тепло, уютно, чисто и мягко спинке, чтобы не думать о том, что кто-то может нас увидеть за этим порочащим честь леди занятием.
–А ты вполне готова к такому продолжению? Не сбежишь в последний момент, испугавшись того, что должно произойти?
–Послушай, Георг,– она предпочитала переделывать мое имя на английский лад, как и я переиначивал ее. – Я уже давно не девственница, так что особо бояться мне нечего и терять тоже. А я надеюсь, что нам с тобой будет хорошо в том месте, о котором я спрашиваю, и которое, ты,. как мужчина и принимающая сторона просто обязан нам обеспечить.
Мы вышли из парка на шоссе, поймали такси и без приключений, обнявшись на заднем сиденье, прибыли ко мне. Было уютно, тепло, чисто и, надеюсь, мягко ее спинке. А потом мы, наконец, устали и заснули, пока меня не разбудил Генкин отчаянный звонок.
Прочухав смысл того, о чем мне сообщил Геннадий Алексеевич, я бросился будить подругу.
–Милая, дорогая, давай-ка вставай и быстренько собирайся. Умываться сюда, туалет здесь, зеркало во всю высоту комнаты имеется. Кстати, ты такая сладкая – дай поцелую.
От такого моего напора Лизок оторопела и, не понимая в чем дело, просто села на кровать в одних трусиках и, направив на меня крупнокалиберные орудия своих грудей, заявила, что она никуда не собирается ехать, да еще и в таком бешеном темпе. Не лучше ли нам спокойно перекусить тостами, которые она умеет прекрасно готовить, выпить кофе, а потом еще некоторое время со свежими силами предаться тому, чем мы так успешно занимались вечером и ночью, продолжив вчерашние экзерсисы.
Я, как мог серьезнее, попытался ей объяснить, что она объявлена в розыск. Что ее и ее похитителя ищет вся криминальная полиция Ленинграда и даже всесильный и невообразимо могучий кэй-джи-би. Меня могут обвинить в киднепинге, так как она несовершеннолетняя, а ей могут закрыть навсегда въезд в Союз, а значит, нам никогда не удастся больше провести вместе ни одного вечера и ни одной ночи. Кажется, только последний довод на нее подействовал и со словами, сказанными томным голосом: «Только поцелуй меня, пожалуйста, сюда и сюда – она показала на живот и на бюст. Я с удовольствием выполнил и даже перевыполнил ее просьбу. Но в это время зазвенел входной звонок. Я пошел открывать и в комнату огромными шагами не вошел, а ворвался высоченный и гневный Балушкин в форме. Лиза с голым животиком и голыми грудками мгновенно нырнула обратно под одеяло.
–Совсем, любовнички, охренели. Никак не оторваться? Я успел договориться с пограничниками, заказать в гараже машину, доехать с Литейного, а она у тебя все еще с голыми сиськами сидит? - Гена был сердит не на шутку. – Ты, кажется,. мой юный друг, не понимаешь всей пикантности положения. Мы уже выяснили, что папочка у нее – важная шишка, миллионер и член палаты Общин, уважаемый гражданин Лондона. Если папочка начнет возбухать, то получится грандиозный международный скандал. А он непременно начнет, если любимая доченька не прибудет вовремя на положенном ей месте в каюте «Невасы». И тогда будет много всяких инсинуаций на тему о поруганной девичье чести, хотя, как я предполагаю, мельком глянув на эти торчащие штучки на ее груди, что отнюдь не ты или не ты первый эту самую честь у нее ликвидировал. Но для папочки будет достаточно того, что его дочь провела ночь в постели с полузнакомым мужчиной – это позор для нее и для него. А значит, он сделает все, чтобы обвинить и СССР, и Ленинград, и милицию, и, разумеется, тебя персонально, в похищении, развращении, если не в изнасиловании благородной леди, чья репутация теперь загублена окончательно.
Гена сдернул с Лизки одеяло, и она предстала во всей своей красе, старательно, но абсолютно бесполезно прикрывая руками от посторонних глаз обнаженные прелести. Ее маленьких изящных рук для этого явно было недостаточно. Даже моя более крупная ладонь не могла целиком вместить в себя эти «мячики» Из глаз катились крупные слезы. Она, разумеется, ни слова не поняла из его речи, но сердцем чувствовала угрозу. Само появление полицейского уже ввергло ее в панику, а то, что он стоит и смотрит на ее обнаженную грудь, вероятно. заставило вспомнить все ужасы, которые она когда-либо слышала про ужасный русский кэй-джи-би.
–Но Лизка не была бы Элизабет третьей, если бы не произнесла то, что произнесла. Она встала на кровати во весь рост,прицелившись в Генку своми дальнобойными орудиями, и обращаясь ко мне, позвала:
–Георг, иди сюда. Я подошел, недоумевая, что она задумала. А она обвила мою шею, фактически закрыв мною свою наготу от Генки и через мое плечо выпалила в лицо ужасному, страшному полицейскому, который пришел разрушить ее счастье.
–Георг ни в чем не виноват, он меня не похищал. Я сама поехала с ним гулять и сама согласилась лечь к нему в постель. Пожалуйста, отпустите его, не надо его арестовывать; он хороший, ласковый, заботливый и очень добрый.
–Переведи-ка мне ее заявление – это важно! В случае чего я буду свидетелем ее слов.
Я перевел, и Генка расхохотался.
– Милая девочка, никого я не собираюсь арестовывать. Твой Георг – мой давний друг. Но вопрос серьезный, и нам надо быстрее выдвигаться, чтобы успеть его решить вовремя, пока еще не поздно.
Я перевел Генкины слова и Лизок ожил, стеснительно улыбнулась, попросила меня помочь ей с сарафаном и через несколько минут уже стояла в полной готовности.
–Ладно, на корабле поешь – имел неосторожность сказать я.
Это полностью перевернуло всю ситуацию.
–Не хочу на корабль, не хочу в Лондон, хочу остаться здесь, с Георгом.– Она снова расплакалась.
Генка рассердился и отправился на выход .
– Все, хватит с меня этих телячьих нежностей. Давай, три минуты – я жду в машине у парадной. Имей в виду, что, если теплоход успеет выйти в нейтральные воды, остановить его уже никто не сможет.
Я обнял Лизавету и повел к выходу.
–Лизок, не надо плакать. Если твой папочка не обнаружит тебя на борту корабля, то он может устроить большие неприятности и мне, и нашей стране, обвинив меня в киднепинге. Ты ведь еще несовершеннолетняя по вашим законам.
– Я перееду к бабушке в Глазго. В Шотландии совершеннолетие наступает в шестнадцать, а папочка пусть только попробует что-то сделать. Я про него тогда такое расскажу, что он сразу же закроет рот. Он пытался ко мне приставать, щупал меня везде, когда случайно мой гинеколог проговорился, что я уже не девственница. Я, конечно, сменила врача, но что сделано – то сделано. А папочка – порядочная сволочь, и вообще он на самом деле мне не отец. Я точно знаю, я нашла однажды у мамы пачку конвертов с письмами от ее первой любви, еще со школы, из которых понятно, кто был моим отцом.
Кое-как, почти силой я довел ее до стоявшей у тротуара с включенным двигателем «Волги» с милицейской раскраской. Мы плюхнулись на заднее сиденье, и старший сержант рванул с места как на пожар. На Греческом он включил сирену, пролетел с воем перекресток с Лиговкой и не сбавляя ни скорости, ни звука, устремился по Невскому, набережной Невы. Под вой сирены нарушая все правила, вывернул налево перед Дворцовым мостом на набережную и мимо смеющихся львов и Медного всадника понесся к Адмиралтейским верфям. В таком же бешеном темпе машина преодолела проспект Огородникова и через двадцать минут мы уже подъехали к главным воротам порта.
–Молодец, сержант. Лихо водишь! –Гена обычно был довольно скуп на похвалы, но хорошую работу отмечал непременно
–Давай прямо к пирсу – скомандовал он. Мы с визгом тормозов выскочили на пустынный причал. Только в самом отдаленном его конце стояла полосатая будочка, возле которой, удивленно глядя на нас, застыл молодой матросик в форменке, но с зеленой окантовкой погон и бескозырке с надписью «морчасти погранвойск». Гена вышел из машины, часовой вскинул руку в приветствии.
–Сделай милость, вызови каперанга Лебединского, сообщи, что майор Балушкин приехал. Матрос снял трубку телефона в будке и доложил:
– Товарищ, мичман. Здесь майор Бабушкин спрашивает товарища капитана первого ранга.
–Да не Бабушкин, а Балушкин. Генка всегда очень ревниво относился к правильному звучанию своей фамилии. Минут через пятнадцать к причалу подлетел сторожевой катер береговой охраны. Матросы быстро пришвартовали его к причальным палам , и с катера сбежал подтянутый, моложавый офицер в кремовой рубашке с погонами капитана первого ранга. Они обнялись с Генкой, из чего следовало, что имеются между ними дружеские неформальные отношения. Генка представил меня:
– Мой давний и хороший товарищ, неплохой парень, но есть один серьезный минус – ни одну юбку пропустить мимо не в состоянии, сразу стремится ее задрать или снять. При этом голова перестает думать, а мышление осуществляется совсем другим местом.
–Генка, кончай наговаривать. Можно подумать, что мы с тобой так уж сильно отличаемся друг от друга или вместе не гуляли.
–Так, а это, вероятно, и есть та самая похищенная советскими злоумышленниками британская леди, о которой с утра трещат на всех частотах. – Последнюю фразу он произнес на вполне приличном английском, на что Елизаветка, сквозь слезы, опять попыталась сердито возразила:.
–А вот и не похищенная, а добровольно сбежавшая и не желающая никуда уезжать. Мне очень нравится ваш город, и здесь есть человек, который мне тоже нравится. Так что я желаю здесь жить!– Она даже то ли капризно по-детски, то ли т повелительно по- королевски топнула при этом ножкой.
–Парень – повернулся каперанг ко мне,– а тебе, кажется, повезло. Такие женщины: и красивые, и неглупые, и. похоже, верные попадаются не часто. – И снова, козырнув, перешел на английский:
–Я понимаю, юная леди. И если бы кого-нибудь интересовало мое мнение, то я уже завтра выдал вам советский паспорт и не возражал против Вашего нахождения в Ленинграде.
Но, увы, это зависит не от меня. Кстати, а где все ваши вещи – одежда и прочее.
–Паспорт у меня при себе. Она достала из сумочки паспорт «с двухспальным английским левою» и передала его в руки офицера. Он достаточно внимательно, профессионально быстро просмотрел документ и вернул его владелице.
–А вещи – платья, белье, косметика, и прочие женские прибамбасы, без которых, моя жена , например, не может обходиться ни одного дня?
–Это в каюте.
Так надо бы забрать!
–А это можно. Несмело, но с надеждой в голосе купилась Лизонька.
–Нет ничего невозможного для морского офицера, если об этом его попросит красивая женщина. Лизка расцвела пунцовыми щечками, посмотрела вопросительно на меня и сделав шажок навстречу каперангу, приподнялась на носочки и неуклюже, скосив на меня глазки, чмокнула его в щеку.
– После этого я готов отправляться даже прямо в туманный Альбион!
Он галантно подал Лизке руку и, аккуратно поддерживая ее, повел вверх по трапу. Стоявший наверху вахтенный приветствовал офицера и его спутницу, вскинув руку к бескозырке. Мы с Генкой поднялись следом. Катер быстро отчалил.
–Успеем? – Гена волновался
–Постараемся. Сейчас узнаем, где этот теплоход на данный момент.
Он взял в руки тангенту радиостанции и запросил у неведомого дежурного:
–Где находится «Неваса»? Услышав ответ, нахмурился и наклонившись к переговорному устройству, скомандовал курс на Толбухин , полный вперед, самый полный!. Катер задрожал, поднялся из воды,, взревев, как раненый медведь но отнюдь не с медвежьей скоростью понесся, казалось над водой, едва касаясь поверхности. Разговаривать сразу стало невозможно. На мостик поднялся капитан третьего ранга, оказавшийся командиром этого катера. Судя по всему, присутствие вышестоящего начальника и гостей его сильно смущало.
–Иван Матвеевич, прикинь. Когда и где мы можем достать «Невасу».
–Думаю, что при таком ходе догоним или у Мощного, или, в крайнем случае, у Тютерсов.
–Надо достать, капитан, надо! Генка, не стесняясь, влез в разговор. – Они фактически были в одном звании – капитан третьего ранга морских частей погранвойск и майор милиции.
Катер несся, рассекая волну, которая за Кронштадтом стала чуть круче, а за Толбухиным маяком, который нарисовался высоченным белоснежным цилиндром башни и красной крышей какого-то невысокого домика рядом, увеличилась и высота волны. Ветер усилился и брызги начали залетать на палубу и даже на мостик. Маяк на острове Мощный был совсем другим – шестиугольным в плане и пониже на вид. И остров был довольно большим. Я никогда раньше не заходил в залив так далеко и смотрел во все глаза. Лизка, похоже, давно насытившаяся морскими путешествиями, напряженно вглядывалась вдаль. К сожалению, Гогланд остался где-то севернее, но зато мы прошли прямо на травезе Большого Тютерса – острова смерти. Дело в том, что остров много раз во время войны переходил из рук в руки и был то русским, то немецким, то финским. И все его нещадно минировали. Саперы массово гибли при разминировании еще долгие годы после войны. Единственный возможный фарватер для большегрузных кораблей и подводных лодок находится ровно на расстоянии выстрела из артиллерийского орудия с острова. А это значит, кто владел Тютерсом, тот владел и всем Финским заливом. Здесь тоже есть маяк – это, вероятно, единственное целое сооружение. Но без маяка никак. Фарватер здесь очень узок и сложен для навигации. В отличие от большинства других маяков на островах, фортах и берегах залива, маяк на Большом Тютерсе выкрашен не в белый, а в красно-коричневый цвет. Наконец на горизонте появились очертания огромного, особенно в сравнении с нами, белоснежного лайнера с чередующимися красными и синими широкими полосами на трубах, словно белая птица неспешно скользившего по воде. Наш катер издал заложивший уши вопль, подавая сигнал: «Стоп машина!» и, не снижая скорости, подлетел к правому борту, где команда на нижней палубе уже суетилась, спуская трап для приема гостей.
– Что случилось, почему вы нас задержали? У нас все документы оформлены,– в мегафон проговорил кто-то сверху.
– Мы вас не задерживаем, просто просим принять на борт отставшую в городе пассажирку вашего корабля. Ее виза закончилась и мы не можем разрешить ей дольше находиться на территории нашей страны.
–Услышав эти переговоры, ведшиеся на английском, Елизавета все поняла, поняла, что ее просто надули, она гневно смотрела на меня
–Я тебе совсем не нужна, да? Ты хочешь от меня избавиться? А то, что было сегодня ночью – это ничего не значит, да? Я думала, что нравлюсь тебе, но ты обманул меня. В ее прекрасных глазах обида перемешивалась со слезами и гневом.
–Ваше величество, Елизавета третья, это не так, ты не права. Но сделать сейчас ничего нельзя. Это был единственный способ вернуть тебя на корабль без скандала, без «кэй-джи - би». Боюсь, что этим ребятам, которые нам помогали, это еще припомнят. А тебя я жду снова в следующем году. И мы снова будем вместе.
–Один день в год – это радует!
Она молча поцеловала меня в губы долгим поцелуем, прошептала:
–«Спасибо за все»,– и так же молча ушла вверх по трапу, отказавшись от любой помощи. Наверху столпились многочисленные девчонки, персонал школы и команда. Воспитательницы ахали, подружки шептались и хихикали, а Елизавета третья королевским жестом попрощалась с нами, помахав ручкой, и быстро исчезла из виду. Она не стала растягивать прощание.
На следующий год, как я узнал, «Неваса» ушла в круиз по другому маршруту, вдоль американского континента и,. соответственно, в Ленинград не попала, а еще через год Лизок уже закончила школу и больше никогда в Союз не приезжала. Некоторое время я еще получал от нее коротенькие письма, но потом и они перестали приходить – возможно, вышла замуж, а замужней леди не к лицу писать письма давнему любовнику.
Перспектив у наших отношений изначально не было, увы, а ведь могло бы и сладиться, не будь мы так далеко друг от друга.
Хотелось бы хоть что-нибудь узнать про то, как сложилась твоя жизнь, мой Лизочек, но давно стерся из памяти и номер телефона и адрес. Осталось только имя – Элизабет Роузмонд Тейлор, полная тезка великой актрисы, а еще распущенные длинные рыжие волосы, тепло прощального поцелуя и обвиняющий взгляд.красивых карих глаз