…И все-таки, что-то в нем было. Странный он был. Не то, чтоб красавец, но говорю вам, что-то в нем было… Какое-то утонченное безумие с запахом дорогого алкоголя и отголосками музыки, самой разнообразной, увы, недоступной моему пониманию прекрасного, но музыки большей, чем я, чем он сам, чем все, о чем он пытался смолчать каждый раз, когда нес всякую чушь…
Но я смеялась. Это главное. Я смеялась, и он смеялся.
В поэзии он ни черта не смыслил. Да, и зачем ему поэзия? У него была музыка.
А у меня был он. И была я сама… В те моменты, когда он нес всякую чушь, в которой я, к его великому изумлению, улавливала смысл. Из этого скрытого смысла рождалась поэзия.
И тогда он больше не был мне нужен. У меня была поэзия. Недоступная его пониманию прекрасного, но большая чем он, чем я сама, чем все, о чем я пыталась смолчать, всякий раз скрываясь за смехом, за музыкой, за чушью, которую он нес...
Говорю вам, что-то в нем было. Что-то было. Только, вот, что именно, мне так и не удалось разгадать. Наверно, слишком настоящей была его непосредственность.
А еще, он держал меня за руку. И в этом по-детски искреннем жесте было так много… Он держал меня за руку. И гладил мои волосы. Он жалел меня, сострадал мне и, я уверена, понимал меня, хоть и нес каждый раз всякую чушь… Но это ведь от переполнения. И от уверенности, что я никуда не уйду.
А я ушла.
Наверно, мне хотелось, чтобы он крепче держал меня за руку.
Я - эгоистка.
У него же помимо меня была музыка.
Он меня любил.
Мы несем всякую чушь, когда любим.
И я его любила.
Я пишу, когда люблю.
И когда не люблю, тоже пишу, как видите.
Всякую чушь.