Однажды, в жаркую летнюю пору ехали в трамвае двое. У них было Одно Место Работы. Одно Место Работы совсем не означает одни интересы. Их интересы совпадали два дня в месяц в очереди к окошечку кассы. Но в день, о котором я хочу рассказать, они ехали на производственное совещание, заранее, с большей или меньшей точностью, зная сценарий, по которому оно будет проходить. Начальник их, молодой пацан похожий на Иван – Царевича, начнёт им убедительно доказывать, что срывать графики сдачи ввода объектов в эксплуатацию недопустимо, что детки ждут нового детского сада, школьники в нетерпении окончания ремонта школы, а несчастные больные могут умереть, не дождавшись ввода в строй больницы. И тут хитрый Шакиров, начальник 3-его участка, скажет, что сынишка его свата - брата давно дожидается места в детском саду и нельзя ли…, а Иван - Царевич, сорвавшись на мальчишеский фальцет, начнёт кричать, что места в детсады распределяет не он, а Гороно, а вот с него в тресте снимут стружку и всем сразу станет очень не интересно, ведь стружку будут снимать не с них. Иван Царевич это почувствует и с угрозой в голосе напомнит, что тогда у всех погорит квартальная премия, а уж он постарается и своей царской волей ещё большим рублём накажет особо „отличившихся“. Тогда самый старый начальник 1-ого участка, Приходько Пётр Алексеевич, примирительно скажет, что они все не дураки и всё понимают и что если их обеспечат тем-то и тем-то, то всё будет в срок и в лучшем виде. Так, или почти так, уже было не один раз. Поэтому каждый из моих героев думал о своём. Пора уже их представить. Один, Малков Анатолий Михайлович, прораб 4-ого участка, в народе МАМ, человек, постоянно находившийся под изрядным ``шафе``, хорошо усвоивший, что нападение лучший метод защиты. Поэтому он направо и налево обвинял всех в разгильдяйстве, болтовне, чаепитии на рабочем месте, а то начинал давать уроки“ хорошего тона“, не давая никому рта раскрыть. А если кому-то и удавалось перевести стрелки на него самого, то он мог и оскорбить -:“Майя Осиповна, мне противно с вами разговаривать, мне всё время кажется, что у вас бельё не свежее“ и выйти вон, оставив обалдевшую чистюлю Майку и всех остальных в столбняке. Или вот, давеча, уболтал шофёра вышки ,(это кто не знает, такая машина, в кузове которой находится выдвижная вверх корзина для монтажа воздуховодов и всякого прочего оборудования на высоте. Вот потому и „вышка“). Так вот, эту машину, приехавшую по разнарядке на не его объект, он „ зафрахтовал“ и поехал мыть окна в своей квартире на 4-ом этаже. Вот таким экстравагантным способом он показал себя хорошим семьянином. До сих пор не могу понять, почему ему всё сходило с рук. Его спутник и коллега, Круг Яков Семёнович, в народе слыл `“Семёнович-иностранец“. Он когда-то какое-то время почему-то жил в Румынии. Страна так себе, но какой-никакой, а всё же Запад. Вот чувствовался в нём этот западный налёт: беретик, шарфик, матом ни-ни, выпьет самую малость, так, только для куража, но бабни-и-ик был несравненный. Ну вот такое было у человека трепетное отношение к женщине и не к одной. И глазки маслянели, и походочка сразу с подтанцовкой, и улыбочка обещающая. Не могу сказать, что все-все попадали в его сети, но он не унывал и, вообще, жил по принципу“ не догоню, так согреюсь“. Да, до женщин охоч был очень и этим всё сказано. Итак, едут они в трамвае, жарко, у МАМа рубашка от пота прилипла к телу темными пятнами, на животе, изрядно нависающим над брючным ремнём, расстегнуты пара пуговиц и видно потное волосатое тело. Лицо красное с тоненькими прожилками“ голубой „ крови, увесистый нос. Его вид не вызывает сомнений о его пристрастии. Ему хочется пить, но он думает, что выпить, поэтому мысли заняты тем, что оперативка явная помеха на пути к „выпить“, что в кармане разменянный рубль, что жена велела ещё и хлеба купить, что надо перехватить до аванса у Семёновича. Но он ему уже трояк должен, значит надо просить пятёрку. А Семёнович стоит рядом, жара на него как-будто не действует – ворот рубашечки приподнят, шейный платок в тон, вместо галстука, рукава аккуратно подвёрнуты ниже локтя, подтянут, лёгкая улыбочка на лице, Ну пижон, ну иностранец, не наш человек. У нас по проще, по грубее, знаешь что ожидать. И вот едут они себе, едут, трамвай медленно ползёт вверх по улице, душно, скучно. Вдруг, женщина, стоящая к ним спиной, оборачивается, гневно смотрит на одного, на другого, опять на одного, на другого, причём на её лице, когда она смотрит на МАМа, явственно видно отвращение. Не произнеся ни слова, она отворачивается. МАМ презрительно крутит пальцем у своего виска. А трамвай идёт. Проходит ещё минуты две-три, женщина опять разворачивается и со всей силы влепляет звонкую пощёчину МАМу. Его и так довольно выпуклые глаза, буквально вылезают из орбит. И вот тут события разворачиваются стремительно, Семёнович хватает МАМа за руку и, не давая ему опомниться, начинает интенсивно проталкиваться с ним к выходу. Трамвай очень кстати подошёл к остановке, и парочка вываливается на улицу. Ошалевший МАМ, наконец-то, обретя способность говорить, заорал: “ В чём дело?! За что я получил по морде?! Почему ты выпер меня на две остановки раньше?! „ Семёнович вдруг сделался очень похожим на артиста Вицина, когда тот с плутовато-смущённой улыбочкой вытворял свои приколы, глазки в сторону, такая невинная овечка: „Ой, подумаешь, недотрога, какая. Я её немножко по попке погладил. „
Да-а-а, правосудие иногда явно теряет ориентацию и настигает не тех и не за то.