"Сказка - ложь, да в ней намёк...".
А.С.Пушкин.
Не сон, не ужасы виденья,
И сам я был в своем уме,
Когда, не чувствуя движенья,
Лесной тропою брел во тьме.
Блистая, в облачность ныряла
Проворно юркая луна,
И думой легкой умиляла
Меня ночная тишина.
Лицо ласкал прохладный ветер,
Шурша листвой в лесной глуши,
И мне казалось, что на свете
Нет ни одной живой души.
Но вдруг я вижу: на поляне,
Куда вела меня тропа,
Как на немом киноэкране,
Из леса движется толпа.
Бредут, согнув устало спины,
Не отрывая будто стоп.
А впереди несут детины
Тяжелый ящик или гроб.
Всегда бывал я осторожен
И на рожон зазря не лез:
Как только дрожь пошла по коже,
Шмыгнул мышонком в темный лес.
Хоть дрожь блуждала по макушке
И колотил сердечный страх,
Я все ж пробрался до опушки
И там, таясь, прилег в кустах.
Теперь я вижу ясно лица
И шепот слышу в тишине...
О, боже вещий, что творится! –
Их лица все знакомы мне.
Бредут за гробом: Поп со служкой,
Детина с круглым животом;
За ними вслед – то друг за дружкой,
То беспорядочным гуртом –
Генсек (и он же Председатель),
Политбюро, Секретари,
Партийных кадров Надзиратель,
Штабов военных Главари;
А дальше – признанный Писатель,
Газетчик, Член-корреспондент,
Крикун и вечный обыватель –
Наш трудовой Интеллигент;
А чуть отстав – Администратор,
Народный якобы Артист,
Недавний плут – Кооператор,
Варяжский гость – Капиталист,
И позади – (судьбы причуда)
Несовместимые в наш век,
Юрист и (made in ОТТУДА)
Корнями русский человек;
В шагах пяти в одежде мятой –
О, боже мой, неужто он? –
С побитой мордой и с лопатой,
Шатаясь, плелся Гегемон.
Когда дошли до середины,
Шепнул командно кто-то: “Стоп!”
И здоровенные детины
Спустили наземь черный гроб.
– Святой отец, у вас готово? –
Генсек сказал, кивнув на гроб.
Изрек тот голос: – Ваше слово,
А уж затем займется Поп.
Генсек взошел на вал могильный,
Призвав рукою к тишине,
И после речи меркантильной
Подвел итог: – Позвольте мне,
Не тратя времени напрасно,
Вам доложить известный факт –
Ее сразил, как стало ясно,
Экономический инфаркт...
– Да! Точно! Факт! – пошла ответно
В толпе словесная волна. –
Мы помогали беззаветно
Ей добрым словом... Но она
Так и осталась неспособной
Наш голос вовремя понять...
Вдруг вскрикнул чей-то голос злобный:
– Да ну ее, такую мать!
Быстрей схороним, что осталось,
И дух чтоб смрадный не свербил.
Тот голос, как мне показалось,
С не нашим выговором был.
Вспылили рядом (как же грубо!),
Но не решились возражать:
Ведь на Руси издревле любо
Гостей заморских обожать.
– Да ладно! Хватит обижаться! –
Одни советы тем дают.
Другие бойко петушатся:
Ответь взаимностью – побьют.
Так слово за слово – и вскоре
Уже с апломбом говорят,
И мира нет в их разговоре,
Но все покойницу корят.
Пока они взахлеб трезвонят,
Генсек старается унять –
Кого же, думаю, хоронят?
И не могу со слов понять.
А тут надолго окунулась
В густое облако луна,
И с темнотою вновь вернулась
Окрест ночная тишина.
Когда ж небесное светило
Опять блеснуло в облаках,
Уже маячило кадило
В поповских стареньких руках.
Но вот под вздохи облегченья
Святой обряд окончил Поп,
И вмиг посыпались каменья
В могилу, бухая о гроб.
Свершен обряд. И все согласно
Пошли спеша от гроба прочь...
А голос тот промолвил властно:
“Зарыть, вспахать за эту ночь!”
Бредут гуськом, проходят мимо,
Заходят в лес – и кто куда...
Меня ж влечет неодолимо
К могиле, именно туда
Иду травой уже помятой,
Спеша спускаясь под уклон,
Где споро трудится лопатой,
Браня кого-то, Гегемон.
И, подходя, спросил трудягу:
– Кого же ты хоронишь, друг?
Что он ответил, на бумагу
Переведешь не так-то вдруг.
Но вот лопату он отставил,
Присел, чтоб спьяну не упасть,
И, будто сам себе, добавил:
– Да говорят: Советску власть!
“Ну, точно, спьяну помешался!” –
Подумал я, шагая прочь...
И, как забыться ни старался,
Поспать не вышло в эту ночь.
А поутру поднялся рано
И повторил весь путь ночной.
Гляжу: распахана поляна
И рыхло взбита бороной.
А в легком утреннем тумане –
Кто помнит, как в немом кино, –
Шагали по полю Крестьяне,
Бросая в пахоту зерно.
И там (должна же быть могила)
Ни кочки взглядом не найти.
Опять неведомая сила
Влечет меня туда идти.
– Эй, друг, ты что, -
вспылил Крестьянин, –
Безбожно топчешь поле мне?
Я знал и верил, что селянин,
Как брат труда, поймет вполне.
И рассказал, как хоронили,
Посильно сдерживая дрожь...
– А утром вижу – взборонили,
Что и могилы не найдешь.
– Ты прав: по утречку пахали
И боронили мы его,
Но ведь и слухом не слыхали,
И знать не знали ничего.
А власть, что ищешь ты, похоже,
Укрыла вовсе не земля.
Ее свели – прости нас, боже, –
В дворце за стенами Кремля.
И, уходя своей дорогой,
Крутнул он пальцем у виска.
“Да он, – подумал я с тревогой, –
Со мной валяет дурака...”