Он сидел, говорил ей, как водится, с легким прищуром:
- Здесь, где право сказать достаётся одним лишь пращурам,
Где на каждое поколение говорят - пропащее,
Почему ты, детка, так обжигающе настоящая?
Как не стала им идолом, как не стала горячей пищей им?
Я здесь был, - говорил, - да истерся и поубавился.
Разошёлся кругами по гравию, и теперь вот тенью я
Смотрю на тебя - ты мечтаешь о звёздах, не видишь тернии.
Хотя темень сгущается, детка, но в этой темени
Я не чувствую стен, -говорил, - если ты улыбаешься.
Я не то чтоб умна была, - отвечала, - вовсе и не бессмертна.
Я земна была, не юна, но порывиста до абсурда.
Мы с тобой изучили до дна Веданту и Камасутру,
Только как ни ругай часы, не растянешь суток.
Ты все видишь во мне, - отвечала, - источник большого света,
И от этого мне не спится. Не спится в далеком где-то.