Она бы не стала сильной, но он, Медведь,
рыча, говорит: "Отныне не смей реветь,
и резать запястья, и уходить в запой.
Я дам тебе счастье, истинность и покой.
Вот это - метла, кастрюля и чугунок.
Изба чтоб - светла, и к осени чтоб - сынок,
и каша, и щи, и в чаше тягучий мёд.
А смысл ищи, когда покрывает лёд
стволы и закат уходит дремать за холм.
Ты можешь не спать и свой ненавидеть дом,
сбивать об откосы сжатые кулаки,
роняя вопросы камнем на дно реки."
Она бы не стала стервой, но сколько зим
она просыпалась первой, и, лежа с ним,
смотрела на сосны, вжатые в боль окна.
Плела себе косы, мыслями сожжена:
Вся жизнь - это спячка с кратким полярным днём.
Что было горячкой, что оказалось сном?
И как разобрать, где общее, где ничьё,
кто лёг на кровать к тебе и помял её?