Не мог смириться с похотеньем вежд
В порывах чувств к молоденькой монашке,
Метался в коих помыслом надежд,
Лакая боль греха в бездонной плашке,
Шакал, что был подобен замарашке –
Весь ископчён и в шкурах из одежд,
Он ждал её с прискорбием на ряшке.
Вот не податлива же искушенью. Нет.
Терзала линчем, сил оставив трошку,
И крест с Иисусом – жгучий амулет
Хранил, как Брест, святую недотрожку,
И крап с небес ей усыпал дорожку,
А для него в том месте был запрет,
Где Божья длань проторилась к порожку.
И резал веки – церкви купол зласт,
Оберегая в стенах нежность злака –
Что бес неугомонен был и власт,
Таившийся вглуби – в посевах мака,
Он предвкушал с усердием мастака,
Когда же, наконец, прибудет час –
Полакомиться редким плодом смака.
Ох, всё бы отдал за столь дивный дар,
Чтоб соблазнить кудесницу из храма.
Ведь не на столько же ещё лет стар –
Всего сто тысяч Пасх – отнюдь не драма,
Но даже взгляд не вперит эта дама
В ту явь, где сатана искусством чар
Старался откусить души полграмма.
И гнидой расползался, и змеёй,
И в нищего, и в князя обряжался,
Синицею, собакой и свиньёй –
Уж только кем Антихрист не являлся,
И так и сяк пред нею воплощался,
Но не желала быть ему судьбой
Та непокорная, чью исповедь боялся.
Ах, потерял он радость, сон, покой,
Не ожидав такого представленья…
Как джинн гробниц, свихнувшись головой,
Не пивший прежде сердца мук кипенья,
Что разрывали адские знаменья –
И вдруг разверзся парадокс иной
В эребе скверны, зла и униженья.
Монарх иссяк средоточеньем гнили
И чувствовал, как волочёт внутри –
Разбивши камень, разбросав на мили
Пыл зараженья падшего в крови,
Где стансы смерти изрекли – живи,
Забудь сомненья, что века кропили
В подземном чреве душащей пыли.
И дьявол взвыл в агонии безвольной,
В распутье источая течь жвалом –
И речь казалась отчасти крамольной,
Но изредка стелилась, как псалом…
Лукавый, сам не ведая о том –
Стал лебезить, согнувшись непристойно,
А грудь его сдавил нещадно ком.
В отраду царства, милое созданье,
Не изгоняй и ублажи мой стан –
Из вирш троллей не изрыгнёт закланье,
Любого же пошлю ко всем чертям,
Кто скособочится ехидностью гостям.
Все знают норов, гнев и воспитанье –
В них стоек я. Не властен лишь страстям.
И молвила схимница словом вещим –
В устах ласкались истина и твердь.
Смотрела прямо – очерком горящим,
Как будто от икон блистала медь,
И в то же время, как благая снедь,
Сочилась ароматом вдаль манящим –
И всё в округе начинало млеть.
Бог – повелитель мне, и он – судья –
Молитвенник на всякий день всесущий,
А Библия – то книга бытия,
Которую ваял народ сведущий…
И даже если герцог ты могущий –
И пусть не отвергаю я тебя,
Но не приму призыв твой вопиющий.
Отец простит – к нему и обратись…
Из холода вернись к теплу и свету
И в ноги пред Всевышним поклонись –
Будь верен животворному обету.
По осени, зиме, весне и лету
Всегда с повиновением молись –
Бог не карает, он ведёт к ответу.