Этот шелк был нежен, оголял ей плечи.
В ней сплелись черты всех лучших женщин,
В ней жила любовь, и черт, и леший,
Но она с другим шла под венец, депешей...
Ее запах въелся через мозжечок сквозь ноздри.
Он хотел быть с ней, но было поздно.
А он волком выл, он резал вены,
Но другой такой, нет во всей вселенной.
Он сходил с ума, его сто раз спасали,
Только руки ненавистные, никак ее не забывали,
От нее бежал, сплетая стропы,
Но вели лишь к ней, все пути и тропы!
На других не мог ни смотреть, ни трогать,
Только трахал иногда- инстинкт убогий.
И чужими были все объятья,
Он их проклинал и ждал распятья,
Целовать не мог ни в лоб ни в губы,
Он был одиноким лесорубом.
Вырубая лес своей никчемной жизни,
Он стал чем то вроде мерзкой слизи.
Он был в хлам, завис у края пропасти,
Но его уже никто не мог спасти.
Стало без нее, все снаружи и внутри ненастоящим
И неправдой каждый день в груди свербящий.