Дмитрий Голубков — поэт, писатель и художник (1930—1972). Автор шести сборников стихов и девяти книг прозы. После войны учился в художественной школе при Институте им. В.И.Сурикова, в 1955-м окончил журфак МГУ, работал редактором в Гослитиздате, где познакомился с Пастернаком и Ахматовой, а после в «Советском писателе» — отстаивал там книги Анатолия Жигулина, Андрея Вознесенского, Арсения Тарковского. Много переводил — китайскую поэзию, Галактиона Табидзе, Назыма Хикмета, Рабиндраната Тагора. В 1956-м ему, одному из первых, Б.Л.Пастернак доверил прочесть своего «Доктора Живаго». Его приглашал поговорить о литературе С.Маршак, а С.Городецкий, товарищ Блока и Есенина, считал Голубкова самым талантливым своим учеником.
Проза, стихи и дневники Д.Голубкова публиковались и после его смерти — в мемориальном многостраничном избранном «Это было совсем не в Италии...» (2013), в литературных журналах. Однако архив еще не весь разобран. Вниманию читателей предлагаются недавно обнаруженные нами стихи и фрагменты из записных книжек.
Марина Голубкова, Владимир Грачев-младший
Из записных книжек (1959—1967)
...Лев Аннинский (и некот[орые] другие — проницательные) говорит (справедливо) об изменчивости Евтушенко, его «полунастоящести». Но это — выражение времени. Евтушенку следует рассматривать не как творца, а как персонаж, как точный образ, созданный поэмою — временем. Это — герой, а не автор, лицо страдательное.
У С.М.Городецкого собака Джемма — злая, глупая, огромная, как кобыла, сука. Нельзя войти в квартиру — старик как в тюрьме (без помощи не может надеть ошейник, впустить кого-либо). С 3-го этажа, из окошка, кричит:
— Позови из квартиры напротив А[нну] Вас[ильевну]. — Пусть придет. Без звонка нельзя ко мне.
Джемма — «для дачи». Все знакомые отпугнуты, никто не ходит. Воняет псиной. Мебель нагромождена...
Коля Рубцов. Узкие калмыцкие глазки, горячие. Сутулый, лысый. Спина испуганно согнута, фалды чудно;го, с разрезами, мятого пиджачка топорщатся. Брючата широко бьются по воздуху. Говорит внезапно, самостоятельными, не связанными периодами: то о Тютчеве, то о Есенине, то спросит Яшина, какой был Бухарин. Вдруг заливается всхлипистым смехом, тоненьким, торопливым. Шли вечером, возле шекснина шлюза, берегом пробирались к пароходику «Теплотехник». Коля вдруг: вот по этому бережку бежали из лагеря (рядом — лагеря) 12 человек. — Удалось? — Удалось. Убежали, прямо в кандалах. И все утонули... — Минута драматич[еского] молчания. Всхлипывающий смех Коли: — Вот какая страшная сказка! Хо-хо!
Портрет:
И впалые подглазья,
И просочилась Азия
В разлете скул...
Современная русская литература похожа на живописца, который сосредоточил свое внимание не на лице портретируемого, а на его пиджаке, полосках галстука и т. д. Только Пастернак видит черты лица.
У всех горбатых какая-то легкомысленная походка — словно они приплясывают назло судьбе.