(посвящается брату)
С возрастом тягостнее
дни рождения,
неловко подчеркивающие
нахождение
в том настоящем, откуда будущее
видится радужным
только мозги пудрящим.
В горячке нервов
замедляется зрение,
отзываясь на
гидравлическое сопротивление
условного радиатора
твоей бренной сущности,
теряющей в мощности
на фоне звучности.
Но что-то есть в нашем разуме бдеющем,
иногда робеющем, как и мы стареющем,
что-то, вытаскивающее нас из комнаты,
в которой сидеть убеждали доводы, –
во имя шагов на сбитом дыхании,
чтоб снизить
удельное затухание
в волокнах светораспространения
ради возможности их удлинения.
Да, что-то есть…
И сквозь нашу замызганность
и горькие пьянки
проступает ИЗБРАННОСТЬ,
хоть ее не чувствуем,
как и тело – душу,
(моряк верит в море,
не доверяя суше).
Да, мы не чувствуем,
и в полете бреющем
мы себе представляемся чем-то чернеющим,
чем-то, сливающимся с общим планом,
искаженным в пространстве чужим экраном.
Поглощаем кофе,
чистим ботинки,
торгуем собой на житейском рынке,
цепляемся за слова
и картинки,
с собственным возрастом
устраивая поединки.
Ищем банального наслаждения
как подсознательного вознаграждения
за все накопленное раздражение
и ненакопленные сбережения.
Но спасибо воле и тому самому,
что возвращает к движению здравому,
напоминает, стирая мелочи,
есть не только сволочи,
но и светочи.
Да, спасибо воле и тому важному,
что очищает следы рукопашного
боя
в шаге от сумасшествия,
воплощая ангела,
что нам предшествует.
Вот так, с нагрузками, а все же движемся.
«Привет-пока», «созвонимся-спишемся».
Приводя тела к нулевой плавучести*,
дефицит общности возмещаем кучностью.
И возвращаемся жадным небом
в «свои палестины» сольных гипербол,
где уходим вразрез – по иным коридорам,
чтобы «море внутри» отзывалось новым…
чтобы «море внутри» оставалось домом…
Наше Я – все же больше, чем Я оболочки,
мы есть скорость смещения
с мертвой точки,
мы есть степень сращения с
мыслящим глазом
в переходных туннелях
арт-рока с джазом.
—
* Нулевая плавучесть – гидростатическое равновесие