Так получилось, что в огне
и дыме прежних лет
я редко думал о слоне,
которого здесь нет.
В те дни всё шла да шла война
снаружи и во мне,
но я не вспоминал слона,
не думал о слоне,
пока однажды в летний зной
не смолк снарядов свист,
и не склонилось надо мной
светило, как дантист.
Бескровно луч его проник
в заветный мох десны.
Взглянули вещи на самих
себя со стороны.
И если бы проснулся бы
в тот миг во мне поэт,
то опознал бы он судьбы
внезапный пируэт.
Вскричал бы он: "Развеян дым,
и даль теперь ясна!"
Так стало явным и живым
отсутствие слона.
Вот чашка, ложка, блюдце, мёд.
Вот чайник, стол и стул,
но слон здесь больше не живёт,
он навсегда скипнул.
Всё ниже крылья зимних сов,
сверкают перья льдом.
Неэлегантны спуск трусов
и ловля птичек ртом,
и так же поздно рифмовать
"люблю"-"бурлю"-"скулю",
как мятый доллар ревновать
к железному рублю.
Слон, провалившийся под лёд -
практически, во тьму,
тропические слёзы льёт,
звенящие по дну.