В этой комнате тише,
чем темных пустых коридорах
Покинутой всеми святыми
психиатрической больницы.
Если ты не услышишь
шагов, за спиной не почувствуешь шорох,
Не дашь мне новое имя,
то мы можем просто напиться,
Просто пустить по вене
чек героина, соль мира.
Просто покончить с собой,
по очереди или вместе.
Просто ты, чёртов гений,
устав от приходов и кира,
От табачного дыма,
воткнешь в меня нож из мести.
И на пальцах дрожащих рук остаётся
стылая кровь,
И из глаз с расширенными зрачками
побежит щекою слеза.
Мы втираем в разъеденные кокаином десны
свою нелюбовь.
Мы пытаемся схватить руками,
отмотать жизнь назад.
Как в кино начала пятидесятых:
на граммпластинках буги,
Бриолин на прическах сучек,
поцелуи красной помады.
Я один из тобой распятых;
нужны ли друг другу?
На спокойствии простыней мятых
- ожог сигареты, следы шоколада.
Белым саваном снега на город,
и в плеере "Happy new year",
Вперемежку с треками "Primus",
"Joy Division" и "Placebo".
И живот мой распорот,
на кафель, с кишками, одна из моих вер
В человеческую и божью милость,
стекает до капли весело.
Весело смотреть на парад уродов,
водя скальпелем по лицу.
Умирать от передоза амфетаминов,
воскресать под опиатами.
Твоя мать сдохла во время родов,
оставив пропойце-отцу
Тебя. Сукина, мать твою, сына непогрешимого,
не виноватого.
И твоей нет, наверное, вины,
что на черно-белой ретро-пленке,
На которой отцы насилуют своих дочерей
на глазах матери,
В графе "Режиссер" имя не сатаны,
а любителя обнаженки -
Тебя, провозгласившего смертью своей
торжество Создателя.
Ты вскрываешь себе вены
с методичностью бездушной машины.
Метр за метром, стежок за стежком,
миля за милей, стоишь на краю.
Разбиваешь лицо о стены,
и пишешь кровью картины,
Этот штрих за штрихом.
И на них я себя узнаю.