Жизнь намотала на спицы обрывки прежних границ, сливая в потоке лица, стреляя в огненных птиц, спуская жаркие перья на крошечный уголек…
Я долго молчал, но понял, что раньше сказать не мог.
Теперь возвращаюсь к камню, как к крестному трех дорог, и глажу морщины-раны: — Что ж ты нас не уберег?
А камень глядит упрямо, в глазницах пустых — слюда. И отвечает странно: мол, вся судьба — ерунда. Полностью не родиться, крылья уж не раскрыть, против людской природы — прошлое не забыть. Не вылить слез из долины, в которой родился день, не выпить из неба стремнины, скрывающей чью-то тень.
— Но есть еще все иное, неведомое снегам. Туда и иди. С тобою — послание всем богам.
— Зачем? — я спросил у камня, ладонью черпая свет. — Зачем уходить мне ночью, туда, где корень всех бед?
— Поверь, человечек, нужно, и горькая та нужда, — ответил валун натужно. Наверное, редко лгал. — Ведь ветер горячий, южный —срывается в ураган. Тебе бы успеть за дюны, а дальше спасет наган…
Я молча, не поклонившись, в горячий спрыгнул песок. Возможно — опять родившись, а, может — с пулей в висок. Не вижу теперь камня, скрещения трех дорог. Свет ближний пропал с экрана. Он пуст, но не одинок.
Все прежнее долго длится, все новое — лишь на миг.
И впору опять родиться.
Не хочется? Не достиг.