Камикадзе – оса на бреющем вниз летит,
и чёртова колеса кабинки замерли в небе.
Хотела б с тобою быть я первой твоей Лилит,
но ты бы тогда со мной Адамом последним не был.
Пусть осень – тоска тоской,
и всё-таки хороша!
И тьма всегда под рукой
из левого рукава.
Тихонько поёт душа
призывный мотивчик свой;
свистульку ещё достать
и дунуть едва-едва...
(Эх, маленькая душа
никак не хочет взрослеть,
а хочет ещё играть,
о времени забывая.)
Вновь, горьким дымом дыша,
по курсу зелень на медь
сентябрьских мытарей рать
безжалостно обменяет.
А после – ищи-свищи –
уж будет октябрь тлеть
на обедневшей земле,
напоминая о смерти.
И город, спящий во мгле,
потёртый небесный щит
прикроет. И в колесе
скрипучем проснутся черти.
Ноябрь нас закружит,
декабрь нас заметёт,
залепят глаза и рот
ошмётки манны небесной.
Кончается эта жизнь.
Кончается этот год.
Но, если весна придёт,
то мы, конечно, воскреснем.
Потянемся, как ростки, через наслоенье дней,
с коронами из репьёв, в алмазах стёкол толчёных.
И будем снова любить друг друга ещё сильней.
И обречённей.