Встреча с Демоном!

Нонна Журавлева -Гросс
Томик Лермонтова всегда
На столе у меня!

Многое знаю уже наизусть.

Сегодня вновь я  открыла
Свой томик.

Открыла томик ведь наугад.

И вот зачиталась я  вновь!

Мой взгляд устремился
На поэму  "Демон".

Поэму читала давно,
Но, вдруг увидала её
По новому я!

Там тьма и свет, как в
Двадцать первом веке!

И даже строки есть о том,
Не пренебрегай молитвой,
Ведь Бог поможет тебе в пути!

Внизу поэму передам я вкратце!

Печальный Демон, дух изгнанья,
Летал над грешною землей,
И лучших дней воспоминанья
Пред ним тесни лися толпой;
Он вспоминает те дни,
«когда в жилище света блистал он,
Чистый херувим»,
Когда он жаждал и познанья,
«когда он верил и любил»,
«не знал ни злобы, ни сомненья».

Давно отверженный блуждал
В пустыне мира без приюта;
Вослед за веком век бежал,
Как за минутою минута,
Однообразной чередой.

Ничтожной властвуя землей,
Он сеял зло без наслажденья.

Нигде искусству своему
Он не встречал сопротивленья —
И зло наскучило ему.

Вот Демон пролетая над Кавказом,
Увидел красоту  его природы:

Под ним Казбек, как грань алмаза,
Снегами вечными сиял,
И, глубоко внизу чернея,
Как трещина, жилище змея,
Вился излучистый Дарьял,
И Терек, прыгая, как львица
С косматой гривой на хребте
Ревел, — и горный зверь и птица,
Кружась в лазурной высоте,
Глаголу вод его внимали;
И золотые облака
Из южных стран, издалека
Его на север провожали;
И скалы тесною толпой,
Таинственной дремоты полны,
Над ним склонялись головой,
Следя мелькающие волны;
И башни замков на скалах
Смотрели грозно сквозь туманы —
У врат Кавказа на часах
Сторожевые великаны!

И дик и чуден был вокруг
Весь божий мир; но гордый дух
Презрительным окинул оком
Творенье бога своего,
И на челе его высоком
Не отразилось ничего.

Вот Демон видит перед собой
«роскошной Грузии долины»,
Поля, залитые светом, реки,
Но, кроме зависти холодной,
Природы блеск не возбудил
В груди изгнанника бесплодной
Ни новых чувств, ни новых сил...

Вот увидал  он дом в горах,
Построил дом там князь Гудале.

Там  по ступеням, спускающим к реке,
Покрыта белою чадрой,
Княжна Тамара молодая
К Арагве ходит за водой.

И вот Гудал сосватал дочь,
Почти готова свадьба,
«на пир он созвал всю семью».

Подруги девушки поют.

Они поют — и бубен свой
Берет невеста молодая.

И вот она, одной рукой
Кружа его над головой,
То вдруг помчится легче птицы,
То остановится, глядит —
И влажный взор ее блестит
Из-под завистливой ресницы;
То черной бровью поведет,
То вдруг наклонится немножко,
И по ковру скользит, плывет
Ее божественная ножка;
И улыбается она,
Веселья детского полна.
Но луч луны, по влаге зыбкой
Слегка играющий порой,
Едва ль сравнится с той улыбкой,
Как жизнь, как молодость, живой.

В последний раз она плясала.

Увы! заутра ожидала Ее,
Наследницу Гудала,
Свободы резвую дитя,
Судьба печальная рабыни,
Отчизна, чуждая поныне,
И незнакомая семья.

Вот пролетая  над аулом,
Увидел Демон танец:
 
И на мгновенье неизъяснимое
Волненье в себе почувствовал
Он вдруг.

Немой души его пустыню
Наполнил благодатный звук —
И вновь постигнул он святыню
Любви, добра и красоты!..

И долго сладостной картиной
Он любовался — и мечты
О прежнем счастье цепью длинной,
Как будто за звездой звезда,
Пред ним катилися тогда.

Тем временем жених,
Нагруженный дарами,
Спешит к аулу.

«Он сам, властитель Синодала,
Ведет богатый караван».

И вот часовня на дороге...
Тут с давних лет почиет в боге
Какой-то князь, теперь святой,
Убитый мстительной рукой.

С тех пор на праздник иль на битву,
Куда бы путник ни спешил,
Всегда усердную молитву
Он у часовни приносил;
И та молитва сберегала
От мусульманского кинжала.

Но тут  презрел жених удалый
Обычай прадедов своих.

Его коварною мечтою
Лукавый Демон возмущал:

Он в мыслях, под ночною тьмою,
Уста невесты целовал...

И вдруг на караван напали,
Стрельба тут поднялась.

Разграблен караван.

Скакун выносит жениха.

Скакун лихой, ты господина
Из боя вынес как стрела,
Но злая пуля осетина
Его во мраке догнала!

Вот конь уж с мёртвым женихом
В ауле.

Гудал и его семья все  в горе.

Тамара рыдает,  и в это время
Услыхала голос «нездешнии»,
Который утешает ее,  он
Говорит, что ее жених теперь
Среди ангелов, а потому не стоит
Печалиться о его судьбе.

Советует не горевать:
На воздушном океане,
Без руля и без ветрил,
Тихо плавают в тумане
Хоры стройные светил;
Средь полей необозримых
В небе ходят без следа
Облаков неуловимых
Волокнистые стада.

Час разлуки,час свиданья —
Им ни радость, ни печаль;
Им в грядущем нет желанья
И прошедшего не жаль.

В день томительный несчастья
Ты об них лишь вспомяни;
Будь к земному без участья
И беспечна, как они!

Голос говорит, что с наступлением
Ночи будет прилетать к ней
«и на шелковые ресницы
Сны золотые навевать...»

Тамара не понимает, что
За голос слышен ей,
«мысль  ее он возмутил мечтой
Пророческой и странной»

Пришлец туманный и немой,
Красой блистая неземной,
К ее склонился изголовью;
И взор его с такой любовью,
Так грустно на нее смотрел,
Как будто он об ней жалел.

То не был ангел-небожитель,
Ее божественный хранитель:
Венец из радужных лучей
Не украшал его кудрей.
То не был ада дух ужасный,
Порочный мученик — о нет!

Он был похож на вечер ясный:
Ни день, ни ночь, — ни мрак,
Ни свет!..

Теперь не хочется Тамаре, вновь
Под венец идти, и говорит отцу она,
Что ее «терзает дух  лукавый
Неотразимою мечтой».

Тамара  просит отправить ее
В монастырь:

Я гибну, сжалься надо мной!

Отдай в священную обитель
Дочь безрассудную свою;
Там защитит меня спаситель,
Пред ним тоску мою пролью.

На свете нет уж мне веселья...
Святыни миром осеня,
Пусть примет сумрачная келья,
Как гроб, заранее меня...»

И вот Тамара уже в монастыре,
Но в сердце ее по- прежнему
Остается  «беззаконная мечта»:

В часы торжественного пенья,
Знакомая, среди моленья,
Ей часто слышалася речь.

Под сводом сумрачного храма
Знакомый образ иногда
Скользил без звука и следа
В тумане легком фимиама;
Сиял он тихо, как звезда;
Манил и звал он... но — куда?..

И целый день, вздыхая, ждет...
Ей кто-то шепчет; он придет!

Недаром сны ее ласкали,
Недаром он являлся ей,
С глазами, полными печали,
и чудной нежностью речей.

Уж много дней она томится,
Сама не зная почему;
Святым захочет ли молиться
А сердце молится ему.
 
Утомлена борьбой всегдашней,
Склонится ли на ложе сна:

Подушка жжет, ей душно, страшно,
И вся, вскочив, дрожит она;

Пылают грудь ее и плечи,
Нет сил дышать, туман в очах,
Объятья жадно ищут встречи,
Лобзанья тают на устах...

А Демон тоже ведь боится и
Не решается придти.

Но пролетая мимо кельи  видит,
Что затворница кого-то ждет.

И вспоминает Демон песню,
Которая рождает в сердце
Демона любовь.

Тоску любви, ее волненье
Постигнул Демон в первый раз;

Он хочет в страхе удалиться...
Его крыло не шевелится!

И, чудо! из померкших глаз
Слеза тяжелая катится...

Поныне возле кельи той
Насквозь прожженный виден камень
Слезою жаркою, как пламень,
Нечеловеческой слезой!..

И входит он, любить готовый,
С душой, открытой для добра,
И мыслит он, что жизни новой
Пришла желанная пора.

Неясный трепет ожиданья,
Страх неизвестности немой,
Как будто в первое свиданье
Спознались с гордою душой.

Но вот, входя,  вдруг видит Демон
Перед собой «посланника рая, херувима,
Хранителя грешницы прекрасной»,
Который загораживает ее крылом.

От него исходит свет, и Демон
«вместо сладкого привета» слышит
«тягостный укор».

А Херувим ведь  заявляет,
Что его никто не звал,
Чтоб  уходил  он прочь
От находящейся под его охраной
Тамары.

Злой дух коварно усмехнулся;

Зарделся ревностию взгляд:

И вновь в душе его проснулся
Старинной ненависти яд.

«Она моя!—сказал он грозно,—
Оставь ее, она моя!

Явился ты, защитник, поздно,
И ей, как мне, ты не судья.

На Сердце, полное гордыни,
Я наложил печать мою;

Здесь больше нет твоей святыни,
Здесь я владею и люблю!»

И Ангел грустными очами
На жертву бедную взглянул
И медленно, взмахнув крылами,
В эфире неба потонул.

Тамара со словами к Демону
Обратилась, кто ты?

А  Демон отвечает:

Я тот, которому внимала Ты
В полуночной тишине,
Чья мысль душе твоей шептала,
Чью грусть ты смутно отгадала,
Чей образ видела во сне.

Я тот, чей взор надежду губит;

Я тот, кого никто не любит;

Я бич рабов моих земных,

Я царь познанья и свободы,

Я враг небес, я зло природы,

И, видишь, — я у ног твоих!

Тебе принес я в умиленье
Молитву тихую любви,
Земное первое мученье
И слезы первые мои.

О! выслушай — из сожаленья!

Меня добру и небесам
Ты возвратить могла бы словом.

Твоей любви святым покровом
Одетый, я предстал бы там,
Как новый ангел в блеске новом;
 
О! только выслушай, молю,
— Я раб твой, — я тебя люблю!
 
Лишь только я тебя увидел
—  И тайно вдруг возненавидел
Бессмертие и власть мою.

Я позавидовал невольно
Неполной радости земной;

Не жить, как ты, мне стало больно,
И страшно — розно жить с тобой.

В бескровном сердце луч нежданный
Опять затеплился живей,
И грусть на дне старинной раны
Зашевелилася, как змей...

Оставь, оставь, зачем же любишь
Ты меня!
 
Зачем, красавица?

Увы,  не знаю!.. Полон жизни новой,
С моей преступной головы
Я гордо снял венец терновый,
Я все былое бросил в прах:

Мой рай, мой ад в твоих очах.
Люблю тебя нездешней страстью,
Как полюбить не можешь ты:

Всем упоением, всей властью
Бессмертной мысли и мечты.

Мне тяжко жить ведь  для себя,
Скучать собой и этой вечною борьбой
Без торжества, без примиренья!

Всегда жалеть и не желать,
Все знать, все чувствовать, все видеть,
Стараться все возненавидеть
И все на свете презирать!..
 
Лишь только божие проклятье
Исполнилось, с того же дня
Природы жаркие объятья
Навек остыли для меня;

Синело предо мной пространство

Я видел брачное убранство
Светил, знакомых мне давно..

Они текли в венцах из злата;

Но что же? прежнего собрата
Не узнавало ни одно.

Изгнанников, себе подобных,
Я звать в отчаянии стал,
Но слов и лиц,  и взоров злобных,
Увы! я сам не узнавал.

И в страхе я, взмахнув крылами,
Помчался — но куда? зачем?

Не знаю... прежними друзьями
Я был отвергнут; как эдем,
Мир для меня стал глух и нем.
 
По вольной прихоти теченья
Так поврежденная ладья
Без парусов и без руля
Плывет, не зная назначенья;

Так ранней утренней порой
Отрывок тучи громовой,
В лазурной вышине чернея,

Один, нигде пристать не смея,
Летит без цели и следа,
Бог весть откуда и куда!

И я людьми недолго правил,
Греху недолго их учил,
Все благородное бесславил
И все прекрасное хулил;

Недолго... пламень чистой веры
Легко навек я залил в них...

А стоили ль трудов моих
Одни глупцы да лицемеры?

И скрылся я в ущельях гор;
И стал бродить, как метеор,
Во мраке полночи глубокой...

И мчался путник одинокой,
Обманут близким огоньком;
И в бездну падая с конем,
Напрасно звал — и след кровавый
За ним вился по крутизне...

Но злобы мрачные забавы
Недолго нравилися мне!

В борьбе с могучим ураганом,
Как часто, подымая прах,
Одетый молньей и туманом,
Я шумно мчался в облаках,
Чтобы в толпе стихий мятежной
Сердечный ропот заглушить,
Спастись от думы неизбежной
И незабвенное забыть!

Что повесть тягостных лишений,
Трудов и бед толпы людской
Грядущих, прошлых поколений,
Перед минутою одной
Моих непризнанных мучений?

Что люди? что их жизнь и труд?

Они прошли, они пройдут...

Надежда есть — ждет правый суд:

Простить он может, хоть осудит!

Зачем ты жалуешься мне, ведь может
Бог услышать нас.

На нас не кинет взгляда:

Он занят небом, не землей!

А наказанье, муки ада?

Так что ж?

Ты будешь там со мной!

Тамара слушает и просит,
Ну  пощади меня!

«На что душа тебе моя?»

Дай клятву мне!

Клянися мне... от злых стяжаний
Отречься ныне дай обет.

Ужель ни клятв, ни обещаний
Ненарушимых больше нет?..

И вот клянётся Демон ей,
Клянется «небом и адом» и всем,
Что есть на свете, что «отрекся от старой мести»,
«отрекся от гордых дум»,
Говорит, что «хочет с небом примириться»,
И продолжает:

Хочу любить, хочу молиться,
Хочу я веровать добру.

Слезой раскаянья сотру
Я на челе, тебя достойном,
Следы небесного огня —
И мир в неведенье спокойном
Пусть доцветает без меня!

Тебя я, вольный сын эфира,
Возьму в надзвездные края;
И будешь ты царицей мира,
Подруга первая моя;

Без сожаленья, без участья
Смотреть на землю станешь ты,
Где нет ни истинного счастья,
Ни долговечной красоты.

Где преступленья лишь да казни,
Где страсти мелкой только жить;
Где не умеют без боязни
Ни ненавидеть, ни любить.

Иль ты не знаешь, что такое
Людей минутная любовь?

Волненье крови молодое, —
Но дни бегут и стынет кровь!

Кто устоит против разлуки,
Соблазна новой красоты,
Против усталости и скуки
И своенравия мечты?

Нет! не тебе, моей подруге,
Узнай, назначено судьбой
Увянуть молча в тесном круге
Ревнивой грубости рабой,
Средь малодушных и холодных,
Друзей притворных и врагов,
Боязней и надежд бесплодных,
Пустых и тягостных трудов!

Люби меня, моя Тамара и
Вот приблизился он к ней.

И он слегка коснулся жаркими
Устами   к Ее трепещущим губам;

Соблазна полными речами
Он отвечал ее мольбам.

Могучий взор смотрел ей в очи!

Он жег ее. Во мраке ночи
Над нею прямо он сверкал,
Неотразимый, как кинжал.

Увы! злой дух торжествовал!

Смертельный яд его лобзанья
Мгновенно в грудь ее проник.

Мучительный, ужасный крик
Ночное возмутил молчанье.

В нем было все: любовь, страданье,
Упрек с последнею мольбой
И безнадежное прощанье —
Прощанье с жизнью молодой.

И вот лежит в гробу Тамара
«как пери спящая мила».

И ничего в ее лице
Не намекало о конце
В пылу страстей и упоенья;

И были все ее черты
Исполнены той красоты,
Как мрамор, чуждой выраженья,
Лишенной чувства и ума,
Таинственной, как смерть сама.

Улыбка странная застыла,
Мелькнувши по ее устам.

О многом грустном говорила
Она внимательным глазам:

В ней было хладное презренье
Души, готовой отцвести,
Последней мысли выраженье,
Земле беззвучное прости.