Нет никого в целом свете, кроме нас, одиночек. Кругла луна. Мы уже виделись в этом доме, только тогда в нём была война. Мы уже видели эти стены, эти же стены видали нас. Пыль оседала в локтях-коленях, в грустных осколках разбитых ваз. Мы уже пили на этой кухне прямо из фляжки остывший чай. Вот потолок, мне казалось, рухнет, серой извёсткой задев сплеча. Мы уже были вот здесь, в гостиной, не у камина тогда — костра...
Как же была я тогда наивна…
Как я любила тебя, сестра!
Как я просила тебя: верни их — тех, кто дышали полдня назад, старых и малых, больных, счастливых, не переживших больной закат... На обороте у фото — имя, имя и имя под сенью лип. Мы никогда не встречались с ними, мы слишком поздно сюда пришли. Мы постоянно приходим поздно, будто нарочно… Нарочно, да? В доме под утро — почти морозно, как и везде, где была беда. Время достало войну из ножен, градом полгорода враз казня...
Ты говорила: смотреть мы можем,
но ничего не должны менять.
Ты говорила: дано немногим наше уменье идти насквозь. Ум нужен трезвый, спокойный, строгий, чтобы нормально тебе жилось. Чтобы сквозь время легко шагалось, нужно без всяких «давай спасём». Это не трусость, не страх, не слабость, просто устроено так, и всё. Это не слабость, не страх, не трусость, просто жалеть никого не смей — или согнёт неподъёмным грузом, или завалит горой камней. Сердце совсем не помощник, если ты сквозь года, месяца и дни.
Были мы лет восемнадцать вместе —
и восемнадцать потом одни.
Были мы лет восемнадцать рядом — и восемнадцать потом одна. Я не смирилась с дурацким «надо», с жизнью-пейзажем-внутри-окна. Я не смирилась с «смотри и слушай, но ничего не берись менять». Я прошагала леса и глуши, страх и сомнения прочь гоня. Я не осталась с тобою в доме — возле крыльца разошлись пути. Нет никого в целом свете кроме нас, кто сумел бы других спасти. Вот и спасаю, сестрёнка, видишь, как закрутило времён поток...
Нет ни черты, за которой финиш,
ни сожалений во мне о том.
Нет никаких «не спасти, не трогай», мне не страшна никакая смерть. Наше уменье дано немногим, значит, мы много должны успеть. Нам и секунда бывает длинной, вечность — короткой. Кругла луна. Мы уже виделись здесь, в гостиной, только тогда здесь была война. Только тогда здесь лежали дети: серые лица, глаза пусты. Нет никого на проклятом свете, кто понимал бы меня, как ты. Нет никого в целом свете, кроме нас, кто исправит любое «бы»...
Мы уже виделись в этом доме —
только тогда он разрушен был.
Я собирала его по крохам, в прошлом меняя чужие дни. Ум нужен трезвый, спокойный, строгий — и нерушимый, как твой гранит. Можно свихнуться, пытаясь сделать так, чтобы каждый да был спасён. Это не сила, не свет, не смелость — просто устроено так, и всё. Это не смелость, не страх, не сила — просто иначе поглотит тьма. Помнишь, вернуть их тебя просила? Вот, я сумела вернуть сама. Список историй таких огромен, линия жизни моей пестра.
...Мы уже виделись в этом доме.
Как я скучала по нам, сестра!