По утрам я просыпался от солнечного света, который пробираясь через окошко бил в глаза и заставлял жмуриться. Минут пять я терпел, никак не желая подниматься и- не выдерживал- вставал. Надо было вставать. Умываться и идти в школу.
Этот яркий луч света - одно из самых ранних воспоминаний детства. В течение дня он бесчисленное количество раз возникал передо мною и, когда я, умывшись и почистив зубы зубным порошком(зубную пасту тогда еще не изобрели) и одев темно-синюю школьную форму с октябрятской звездочкой, на которой был изображен красивый кудрявый мальчик, похожий на девочку(нам невозможно было представить мальчика кудрявым. Все мы стриглись одинаково- под чубчик)шел в школу, солнечный луч отсвечивал от эмали значка и заставлял маленького Ленина жмуриться от солнца со мной на пару.
Наш городок, затерявшийся в глуши Черноземья, находился на юге этого благодатного края. Солнца всегда было много. Летом оно шпарило во все четыре цилиндра и окрашивало наши щуплые тела в бронзово-коричневый цвет.
Хорошим загаром гордились.
Летом народ пропадал на речке и те, кто постарше приносили с собой подстилки, пледы, на которых часами лежали без движения, разнообразя долгий летний день разве что игрой в карты. Мы же, мальцы, носились туда-сюда, плавали, прыгали с обрыва, ловили в укромных местах, меж кустов раков, на удочку ловили пескариков. Или пускались вдоль реки в путешествие до самого Кузовского леса.
И солнце грело и грело, облаков как-будто не существовало вовсе, чтобы ограничить его, солнца, безграничную власть.
По правую руку от дороги тянулись бесчисленные огороды, на которых помимо моркови, свеклы, капусты, огурцов вызревали и тыквы, и большие, сладкие от обильного солнца помидоры. Никаких теплиц и в помине не было.
Прибитая дорога была теплой, почти горячей и идти босиком по ней было одно удовольствие. В воздухе вились жаворонки. Никто не шел и не ехал нам навстречу. Редко можно было встретить разве что скрипучую телегу. Я навсегда запомнил запах- нагретой прибитой земли и травы у обочины.
Будучи взрослым, я уехал из родных краев в более северные места,но запах раскаленного песка и горячей травы редко, но встречался мне и в дальнейшем.
И он, как исправный выключатель, сразу вызывал во мне воспоминания о самом раннем детстве. Точнее даже не воспоминания, я испытывал острое, щемящее радостное чувство. Как-будто надолго забывал я что-то важное и нужное, и вдруг- о счастье- вспоминал.
Весной, когда только только начинал таять снег и солнце смешивало свое робкое тепло с резким пронзительным, пронизывающим ветром, мы сидели на завалинке и в колотый кусок увеличительного стекла ловили его лучи, многократно усливая их и выжигая на кусочках дерева черные точки.
Когда я вырос и стал учиться в старших классах, на уроке литературы мы проходили пьесу Островского "Гроза". Никто из нас эту самую" Грозу" не читал. Я пробовал, но не осилил. А тут учительница сказала о Катерине из Грозы странную вещь. Дескать, Катерина- это луч света в темном царстве.
Мне стало обидно ужасно. Уж я то знал, что такое луч света.
"Никакая она не луч света!- возразил я учительнице."
Учительница не столько оскорбилась, сколько изумилась моему нахальству. Как-никак лучом света в темном царстве героиню назвал знаменитый критик-демократ Добролюбов.
Потом она, надо отдать ей должное, снисходительно улыбнулась и спросила:
"Почему?"
Я задумался, чуть растерялся, помедлил и чувствуя, что теряю и авторитет в классе, и уважение к самому себе отчетливо сказал:
"Анна Николаевна, вся пьеса такая мрачная, что и в руки ее брать не хочется. И никакого света нет в ней вовсе. Даже самого маленького лучика."