1.
На крылах отточенных и верных,
Сквозь просторы воздуха литые
Несколько веков уже примерно
Мы летим и ставим запятые.
Птичья стража, выводок весенний,
Выводок нездешний, пережитый, -
Сторожим мы ангельские сени,
Охраняем ангельское жито.
Ставим запятые в строках неба,
Там где вдруг зиянье и огреха.
Нам отведать ангельского хлеба
Под раскаты ангельского смеха.
Грай вороний или клич лебяжий,
Голубь, что воркует нотой ниже, -
Этот гомон ворожит и княжит
Что в Москве, что в Риме, что в Париже.
Птичий род, отточенный и верный,
Свита Богородицы святая,
Мы еще не выросли, наверно,
Мы летим, себя перелетая.
Вёсны, лета, осени и зимы
Нашими путями перешиты.
А на купине неопалимой
Вечно зреет ангельское жито.
2.
На пространствах древних, обветшалых,
Пишем мы кривыми взлётов птичьих.
Ничего, казалось, не мешало
В давнее уйти косноязычье,
В долгие заветные темноты,
В нашепты коры шероховатой.
Но яснились звёзд весенних ноты
В радостном упорстве остинато.
Эту ясность, эту молодую,
Для письма мы взяли камертоном,
В росчерке свободном чередуя
Глыбы гор – и лунные затоны.
Наших птиц заоблачные встречи
Немота глухая не погубит.
Но пространство всё противоречит,
Всё мешать, всё рваться странно любит.
3.
Сколько новых племён в облаках…
Там достанет на всех сквозняка.
Нам теперь суждено эту овидь,
Сквозняковый и долгий проём,
Нами намертво взятый внаём,
Птичьей алгеброй хоть обустроить.
Нам даны траектории птиц:
Вот - неровные петли синиц,
Ястребиное злое кружало,
Лебединый пологий разлёт,
Белой чайки стремительный лот,
Что вонзается в море, как жало.
Голубиные вспорхи, шажки,
Неприметные совьи стежки,
Синусоиды рваные уток,
Хлопотливые дёрги ворон, -
Это всё, что теперь нам дано,
Чтобы в рай обратить промежуток.
Да, из птичьих воздушных письмен
Возведём и округлости стен,
И ажурные острые крыши.
И в подвалах еще до зари
Зашевелятся нетопыри,
Заскребутся прозрачные мыши.