Ирок Урамбашев… Раньше не замечала, а сейчас – какая игра звуков в этом имени! Словно камешки скатились, застучали по горному склону или быстрая речка пропела на извилинке.
Сам Ирок Урамбашев, Игорь, как звали его на русский манер, умел видеть и различать то, чего доступно немногим. Он был поэт. И то, что мир складывался для него в образы, удивлял и поражал ассоциациями, не могло не отразиться и на его газетной работе.
Я пришла в редакцию «Дзержинца» в 1972 году, поступив в Горьковский университет и мечтая о журналистике. Но поскольку писать я тогда только начинала, основной для меня была работа с письмами.
Помню, как в первый раз я зашла в соседний кабинет, где рядом с моим учителем в журналистике Леонидом Исаевичем Песиковым работал он – Ирок Урамбашев. У окна сидел мужчина лет тридцати с небольшим, склонившийся над столом с таким видом, будто кроме этого колченогого с незакрывающейся дверцей стола и вороха бумаг на нём, ничего не существовало. Он поднял голову, ткнул в банку из-под кофе давно погасший окурок:
– Мне письма? Ага, спасибо…
И, вопреки ожидаемому, не уткнулся снова в читку и писанину, а посмотрел на меня так озорно и внимательно, что я сразу почувствовала расположение к этому человеку. У него были светлые глаза, резко очерченные яркие губы, тонкие пальцы…
Игорь вёл на страницах обновлённого «Дзержинца» рубрику «Культура». Его заваливали своими опусами начинающие стихотворцы, присылали заметки общественные корреспонденты, приходили – просто пообщаться – художники, краеведы, местные старожилы, те, кто живо интересовался историей и культурой города.
Игорь был человеком большого такта, терпения, это притягивало к нему, располагало к общению. Однако многие чересчур рьяные авторы или просто посетители злоупотребляли этим. Однажды я наблюдала, как он битый час выслушивал благообразного старичка, поэта-любителя, задумавшего написать какое-то большое эпическое произведение. Не помню, чем дело закончилось, но, кажется, Игорь убедил дядечку оставаться в русле поэзии…
Да, он был мягким и добрым. Но размазнёй не был. Он мог простить человеку какие-то слабости, но не терпел унижений, не допускал к себе неуважительного, панибратского отношения. Ни от кого. Даже от сотоварищей своих.
Сам он писал много. Его очерки, зарисовки о людях читались, творческие обзоры, статьи по проблемам культуры были искренни, точны и профессиональны.
Лично мне особенно нравилось, как он мастерски, живописно, одним росчерком пера мог изобразить сопроводительную подпись под снимком в газете. Такой неблагодарный жанр, от которого большинство газетчиков по возможности стараются отбояриться: строчек – на копейку, а голову поломать приходится. Игорь брался и за это, и выходило у него блестяще. Искромётная зарисовка, изящное эссе, философски раздумчивое наблюдение… Вкупе с хорошим фотоснимком получалось здорово.
Кроме всего прочего Ирок Урамбашев писал стихи. Он не успел издать поэтические сборники, и тем не менее стихи его живы. Особенно одно – посвящённое нашему городу. Его читают в школе на уроках краеведения, помещают на плакатах, цитируют во время экскурсий, порой даже не зная, кто автор этих строк.
«Есть лучше города,
Есть больше города,
Чьи улицы в снегу,
как в седине.
Но краше – навсегда,
Но ближе – навсегда
Всех городов
мой город
будет мне…»
Валентина Майорова.
«Дзержинец». 16.11.2000